— Быть по сему! — первым согласился Соснов. — Хотя всё же очень сомнительно.
Урасов же не сомневался. Он изучил правы горных речек ещё по Якутии, куда был сослан царским правительством за подпольную партийную работу. Он знал, что ночью холод скуёт реку в горах, вода сойдёт, и переправа будет обеспечена.
— Для верности, — сказал Владимир, — поставим цехи, будем замерять уровень воды.
Всю ночь горел костёр, всю ночь посматривали на вехи: действительно, вода убывала. Утром без труда переправились через обмелевшую речку.
Вскоре прибыли в Верхне-Удинск.
Здесь дипкурьеры сели в поезд. Самое трудное и самое опасное осталось позади.
«ВСЁ НОРМАЛЬНО»
В диппаспорте стоят визы на въезд в Польшу, Чехословакию, Австрию, Италию. Знакомый для Владимира путь, проторённая дорога. И вместе с тем каждый раз новая. Вчера — шёл 1927 год — там была одна ситуация, сегодня — другая, завтра — третья.
Февраль. Нападение на советское полпредство в Лондоне. Апрель. Совершено нападение на советских дипломатических представителей в Китае.
Потом снова Лондон. Налёт на наше торгпредство. Возвратился из английской столицы Худяков в шрамах, синяках. Рассказал — обработали «томми». Полиция избила Худякова за то, что он не давал ключи от сейфа с шифрами и кодами.
А май? Он особенно памятен: в Китай прибыли на пароходе «Память Ленина» три коллеги Владимира, три дипкурьера. В Нанкине их арестовали. Вот уже июль, а товарищи всё ещё за решёткой.
И вот в Варшаве всего неделю назад убит наш полпред Пётр Войков…
«Володька, смотри в оба!» — повторяет про себя Урасов.
Он прибыл на Центральный вокзал Варшавы 11 июля около шести вечера. Встретили два сотрудника полпредства. Все трое посмотрели на часы. Они знали, что сегодня, в этот час в Москве, на Красной площади, хоронят Войкова. Подошли к тому месту на перроне, где упал он, пронзённый пулями белогвардейского подонка. Сняли фуражки. «Прощай, Пётр, наш боевой друг и товарищ».
Вечер и ночь проведены в посольстве. А на следующий день дипкурьер уже в столице Чехословакии. Владимир Урасов шагает по Праге. Всматривается в знакомый город (он уже не первый раз тут), слушает многоголосый шум улиц. «Пока всё идёт нормально», — говорит сам себе. Впереди — Вена, Рим. Будет ли там «всё нормально»? И чаще спрашивает себя: «Тянулся ли до сих пор за мною «хвост» или нет? Может быть, я его не заметил?»
В Праге остановка ещё короче, чем в Варшаве. В пять вечера — поезд на Вену. Купе забронировано. Настало время отъезда.
Под гулкой металлической крышей вокзала многолюдно. Ещё издали Владимир узнал худощавую фигуру проводника Франтишека. С ним уже приходилось ездить — и одному, и вместе с сотрудниками посольства. Франтишек был с советскими особенно приветлив. Однажды Урасов услышал, как он с волнением сказал нашему посольскому работнику:
— С того часа, как в моём экспрессе появились пассажиры из Советского Союза, я почувствовал себя человеком. Вы со мною всегда здороваетесь, называете по имени. Вы спрашиваете меня о самочувствии, о семье. Да этого никто, кроме советских, не делал и не сделает…
Пятидесятилетний чех, конечно, не знал, что Урасов — дипкурьер. Но что он советский гражданин, было известно Франтишеку.
Подойдя к прозоднику, Владимир удивился. Франтишек был совершенно неузнаваем. В ответ на приветствие Владимира он что-то невнятно пробормотал, поспешно пропустил Урасова в вагон.
ebooksa