Екатерина замахала руками и заплакала навзрыд:
— Мой муж не бандит! Он ушел еще до отступления немцев, и я не знаю, где он сейчас, может, бросил нас…
— Я хочу услышать от вас только правду… Ваш муж — в банде Чернышова. Это я знаю точно, и все знают. Он часто приходит домой — люди видят. Он и сейчас — дома: вот сапоги…
Екатерина пыталась что-то сказать.
— Не надо, Екатерина Ивановна! Я знаю, что он был писарем при немцах. Но плохого ничего не делал. Даже спас одного больного, брата партизана.
— Да-да, он тогда у нас два дня скрывался. Потом ушел ночью, — торопливо сказала Екатерина.
— Вот и хорошо… Я пришел помочь вашему мужу, чтобы отплатить добром за добро. Мне нужно встретиться с ним, но так, чтобы никто об этом не знал…
В хате повисла напряженная тишина. Екатерина тихо плакала. Прозоров нащупал пистолет под полушубком, молча курил… Что-то должно было произойти, сейчас, в эту минуту… И действительно, на русской печке за занавеской вдруг кто-то зашевелился, послышался грубый голос:
— Господин капитан, я сойду вниз, но дайте слово, что не будете применять оружие!
— Вы же слышали — я пришел вам помочь.
Сапронов, огромный, небритый, с отекшим лицом, медленно сполз с печи.
…Через три часа капитан уходил по темным улицам домой, а Сапронов торопился в банду Чернышова. Торопился для выполнения задания, полученного от капитана.
Заглянул Анатолий Неженец:
— Товарищ капитан, группа из восемнадцати бывших партизан к бою готова. Стрелки что надо.
— Ну, в бой еще вступать рано, а то, что готовы, — хорошо.
Неженец помялся, затем сказал:
— А вы знаете, что Сапронов приходится родственником Чернышову?
— Очень хорошо! Но вы, надеюсь, узнали об этом деликатно?
— Конечно.
— Я верю Сапронову, потому что ему некуда деваться! А то, что он родственник Чернышова, — нам повезло: кому, как не ему, Чернышов больше всех доверять должен?