Худяков вздохнул, спрятал браунинг в карман и понурил голову:
— Кто же мог ее взять? Может, «истребки»? Ну, это мы узнаем!
Худяков встал, собираясь уходить.
— Куда ты, Володя, посиди. Вместе поужинаем!
Таня быстро накрыла стол, поставила бутылку самогона. У Худякова сразу весело сверкнули глаза:
— Вот это другое дело!
За ужином он спрашивал у меня — где живет капитан, есть ли у него охрана? Я отвечал, что охрана должна быть, но его охраняют приезжие — нам, видно, капитан не доверяет.
— Боится, значит. Ну, ничего, не уйдет он от нас!
Таня плакала, все время просила брата не воевать больше, а самому добровольно сдаться: «Все равно против целой армии вам не устоять. Все равно поймают или убьют». Худяков пил самогон, все более мрачнел:
— Когда повесим капитана, тогда будем думать — сдаваться нам или нет».
…Прочитав донесение Дмитрия, капитан спросил у Анатолия:
— Что он у нас, писатель, что ли? Разве так донесения пишут? — Потом, помолчав немного, Прозоров продолжал: — Теперь ясно, что Худякову уже деваться некуда. В другой район он не пойдет — его везде будут отлавливать бандиты, как предателя. А здесь его рано или поздно разыщет Чернышов. Придет Худяков сдаваться, вот увидите.
И действительно, спустя несколько недель пришел Худяков. Один. Обросший, грязный. Он все время озирался, даже когда сидел перед капитаном. А тот:
— Отвоевался, значит?..
Худяков медленно поднял глаза на капитана:
— Сволочь ты, капитан. Ты не только хахаля, но и мою сестру предателями сделал. Этим хочешь взять?
— Ты теперь молиться на свою сестру должен!
«…Ликвидирована полностью»
В назначенное время Сапронов на место встречи не явился. Прозоров передумал всякое: может, ранение у него оказалось тяжелым, а может, Сапронов попал под арест. Или, что еще хуже, Чернышов расстрелял его. Капитан понимал: иметь в банде Чернышова одного лишь своего человека — ненадежно. Необходимо подобрать еще двух-трех добровольцев. И это Прозоров особенно остро почувствовал именно сейчас.
Жители станицы, да и Сапронов, говорили о некоей Марии, сожительнице Чернышова. Вела она себя очень тихо и осторожно, ни в чем не была замешана.