Эдик осторожно обследовал платформу вдоль вокзала, увидел около таможни капитана Домина, узнал его по широким плечам, словно слитым с головой. Тот и поворачивался как бы всем туловищем. Прошли таможенники. Долетел разговор:
— Я хоть бы что. А Михаил Варламович так серьезно говорит ему: «У какого портного костюм шили?» Тот плечами пожимает, говорит, мол, в ателье. А Михаил Варламович положил ему руки на плечи, у того скула так и отвалилась. Михаил Варламович просит его снять пиджак. А у того руки отнялись. Помогли мы снять пиджак. Михаил Варламович вспорол подкладку у плеч и спрашивает: «Интересно, в каком это ателье валюту вместо подкладки ставят под плечи?» Мы так и ахнули. И знаешь, чем он хорош? Не гордится, и всегда поделится опытом.
— Нет, не всегда, — ответил напарник таможенника. — Я его сегодня спросил, как он догадался, что в том куске туалетного мыла два кольца? А Михаил Варламович говорит, будто он и сам не знает. Вот, мол, почувствовал — так и оказалось! А ты говоришь!
— Чудило, да разве объяснишь, как у нас и почему возникает доверие или подозрение. Это уж и от интуиции, от инстинкта.
— И от подсознания, да? — недоверчиво спросил напарник.
— Конечно! А Михаил Варламович — художник! Не нам чета!
— Хлопцы, Михаила не видели? — стараясь как можно развязней держаться, спросил Эдик.
— Нет! Его время вышло.
— Вот жаль!
— Может, передать что-нибудь?
— Да ладно!
— Нет, погоди, погоди! — таможенник посветил фонариком. — А это не тебя ли, часом, сегодня из суда выдуло, как сквознячком!
— А иди ты!.. — и Эдик повернул назад. «Вот, уже опозорили на весь вокзал. Эти, выходит, тоже были. Глазастые, запомнили».
Позади раздался хохот таможенников.
Хохот подхлестнул Эдика, и опять в нем вспыхнула ненависть. Он поспешил с вокзала. Раз Мишка кончил, значит, ушел. Поездов вроде нет. Надо догнать. Он крепче сжал свою металлическую палку, обернутую газетой. И затрусил рысцой, потом побежал.
Эдик выбежал на Пушкинскую. Но здесь он замедлил шаг, то ли страшась ночной тьмы, то ли боясь вспугнуть того, кого он искал. Но предчувствие удачи и торжества охватывало его, делало сильней, уверенней и спокойней. Он шел, сжимая металлический прут, с наслаждением представляя себе, как обрушит его на голову Кулашвили.
На пролете между третьим и вторым этажом раздался шепот:
— Мишка!
— Ну да?!
— Конечно, в белой рубахе, волосы поправил. Кому же еще?
ebooksa