«Как она ему сказала? Убирайтесь вон?! Убирайтесь сейчас же вон! Да быть того не может!.. Но если это он? Неужели до этого дошло? Нет! Все выдумка!» Наташа обернулась к Людмиле Константиновне, решив опровергнуть клевету об Огаркове, но вдруг вспомнила, как Огарков, забрав у нее последние деньги, бросил беременную, оставил без гроша. «Он и ушел-то с важностью непререкаемого собственного достоинства. И тогда он так же, как и у Людмилы Константиновны, дважды пересчитал и дважды осведомился, не требуется ли расписка! Он! Подлец!» А в памяти всплыло и другое: объяснение в любви, поэтичные вдохновенные слова о пустыне, его прикосновения. Она поморщилась, не находя Георгию оправданий.
— Вы что-то хотите сказать? — встревожилась Людмила Константиновна. — Вам плохо? Остановить машину? Или ударились больно?
— Боль забывается, привычка — нет! — впервые за всю дорогу подал голос пожилой, с орлиным носом и тонкими, нервными крыльями ноздрей, шофер Расул.
— При чем тут привычка? — не глядя на него, пойманная на мыслях о Георгии Огаркове, отчужденно огрызнулась Наташа и невольно опять поморщилась.
— Так… к слову вставил, думал о своем. Ездит тут один… в чесучовом костюмчике с портфельчиком. Такой оратор! Оратор-моратор, а верблюда под ковром не спрячешь! Видно сразу: где плов, там и он.
— Мало ли вокруг людей в чесучовых костюмах? — не глядя на шофера Расула и не видя ничего, неприязненно отозвалась Наташа, надеясь, что Расул наконец-то замолчит.
Крылья ноздрей саркастически взлетели, орлиный нос сморщился, Расул рассмеялся:
— Мало-немало, а только все беды человека от его языка. Ну зачем он обещал устроить меня личным шофером к начальнику главка? Я его и так бы угостил. Я — человек не жадный. Расула все знают. Правда, Людмила Константиновна?
Людмила Константиновна, потеплев, кивнула: когда убирают бахчи, привозит он в детдом целую машину арбузов. Просто так, бесплатно, от души. «Желание ребенка — сильней приказа падишаха или даже моего начальника», — всегда говорит Расул и своей рукой разрезает самый здоровенный арбуз, раздает ломти детям и уезжает.
«Скорей бы эта дорога кончилась!» — думала Наташа.
Все трое молчали. Людмила Константиновна не знала как лучше начать разговор об Атахане, и решила подождать, пока Наташа успокоится.
Мотор зафыркал, зачихал, поперхнулся. Машина остановилась. Расул выскочил из кабины, открыл крышку капота, поколдовал, захлопнул крышку и ласково пристукнул:
— Не подыхай, ослик: придет весна, вырастет трава!
И машина понеслась.
— Ай, — покрутил он жилистой рукой, — чесучовый-месучовый! Он и собаке кусок хлеба должен. Хватит о нем, — сказал и опустил руку на баранку руля.
Потянулись пески, барханы, верблюжья колючка. Какая-то шустрая синекрылая птаха наискось пролетела над ними и взмыла к опаленному небу.
«Как быстра эта пичуга! Как детство… Давно ли мы с Игорьком играли у маминых ног? Давно ли Игорек из пластилина слепил первый «ястребок»? А я… давно ли качала свою первую куклу? И вот уже Юлька… Вот уже я — без пяти минут врач. Врач… Выручу ли ребенка? А как Павлик? Что подумал Атахан, прочитав мое письмо? Может, хорошо, что я не догнала машину, не отобрала, не разорвала свое послание. Какой беспомощный и отчаянный Павлик! А с Юлькой — рыцарь!»
— Людмила Константиновна! Нет… Нет… Это, наверное, совпадение. Мне сказал один славный мальчонка… у него мама… Э, да нет…
— Совпадение? — заинтересовалась и напряглась Людмила Константиновна. — Какое совпадение?
— У вас дети есть?