После всенародной стирки и полоскания грязного генеральского кителя и такого же белья его собеседники не задумываясь ни минуты, отдадут его тушу на растерзание заранее прирученным следователям из доблестной Генеральной прокуратуры. После чего в результате халатности надзирателей-контролеров в камере по недосмотру забудут или веревку, или еще какую-нибудь хренотень, а он благородный, но слабый, поддавшийся дьявольскому искушению, дабы избежать невыносимого позора и спасти честь семьи покончит жизнь самоубийством.
Чтобы от задницы (того самого места, чьими интересами и требованиями он руководствовался) быстрее дошло до жидкообразных генеральских мозгов, даже показали заранее заготовленную газетную статью, где все это было именно так и написано.
Перспективы были набросаны, только держись.
По поводу тетради с записями Данилы, успокоили основательно. На территории колонии ее давно не было. Лежит она в надежном яйце, а яйцо в ларце, а ларец висит на дубе, который в свою очередь находиться за тридевять земель.
Показали этому неверующему Фоме даже отдельные копии, снятые на скверной канцелярской технике. Сведения кое-какие там есть, но малозначащие и второстепенные не стоящие выеденного человеческого яйца. Так как автор этих "Записок современника" был человеком малограмотным. Свои же мысли на бумаге выражал корявым и только ему понятным языком.
После состоявшегося задушевного разговора между представителями двух ведомств, двенадцать крупных чиновников из МВД, Минобороны, Минюста, Генпрокуратуры, московской мэрии и что-то еще по мелочам было арестовано.
Заместителю министра обороны и еще трем чиновникам из высших эшелонов власти, исходя из их ранних заслуг перед родиной, было позволено покончить жизнь самоубийством. Тем из них у кого кость на голове затвердела, а рука от постоянного пьянства дрожала, в связи с чем пуля рикошетом могла уйти в потолок, помогли это сделать специалисты.
Перед тем как схваченные за руку жулики привели приговор виртуального суда в исполнении, их успокоили. Возможно, — сказали им, — возможно, то, что вы нахапали за последнее время на воровстве и взятках, — в казну, вернее сказать, в закрытые и никому не подконтрольные фонды, заберут не все. Какую-то часть имущества оставят женам, любовницам и детям.
Возникает законный вопрос: после всего услышанного этим ребятам было спокойнее ложиться виском на дуло или нет?
Скорее уверенное — да, чем беспощадное и бескомпромиссное — нет. Но это только предположение. Подтвердить или опровергнуть данный вывод, уже не представляется возможным.
Мелкие и крупные расхитители государственных богатств были обескуражены всем произошедшим.
Сидящим в камерах чиновникам их бывшие, остающиеся на воле дружки-подельники, даже плёвенькой передачи с плавленым сырком и завядшим апельсином — не организовали.
И это называется настоящая мужская дружба?
После таких горестных вопросов, задаваемых самому себе в минуты отчаяния, на ограниченном тусклыми стенами пространства, наступало просветление. Результатом таких светлых мгновений были радостные, поражающие следователей Генеральной прокуратуры правдивые и очень подробные показания.
Казик Душанбинский, видя с какой скоростью разворачиваются события сломя голову рванул в свою испанскую избушку-развалюшку.
Оттуда, из далекой и загадочной Гренады, присмиревшим голосом пригрозил Рысаку главному гаду, из-за которого рухнула хорошо отлаженная система зарабатывания денег. Пообещал ему "если смерти — то мгновенной" и другие неприятные последствия. Но на организацию и претворение в жизнь угроз катастрофически не хватало времени.
Беда одна не ходит. Ни с того, ни с сего, еще Интерпол прицепился — стал гонять вокруг хаты. Поэтому ничего другого не оставалось, как "он хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде… оставить себе". Приклеил себе на лоб бородавку и перешел на нелегальное положение. Теперь сидит на своей фазенде-гасиенде с инородным папье-маше на челе и горько рассуждает:
"На черта я полез в эти дебри с политическим уклоном. Делал бы по мелочам свои миллионы, горя бы не знал. До сих пор продолжал бы оставаться уважаемым человеком страны. А здесь среди испанцев, кто я? Главный русский бандит и мафиози…"
Милицейские и другие чиновники, основательно присосавшиеся к казавшемуся таким надежным, а в итоге изгаженному финансовому роднику, тоже не испытывали большого энтузиазма жить на одно жалованье. И было им от этого всего обидно и горько. Они злились, чувствую себя оскорбленными.
"Сидеть на таких постах и не хапнуть? Дети и те, над нами уже стали смеяться. Для чего тогда стоило столько лет карабкаться по трупам верных друзей, предавая и продавая? Это что же, все усилия были потрачены впустую?"
ebooksa