Пограничный легион

22
18
20
22
24
26
28
30

Гулден повернулся и как-то вяло побрел к двери, словно сам дивясь тому, что делает; за ним двинулись все те, кто так или иначе его поддерживал.

— Вот теперь и начнется раскол, — заметил Пирс.

— А ты представь себя на месте Джима, — живо отозвался Келлз.

— Да я разве что говорю, Джек. Ты поступил честно. Вот бы и для меня так постарался!.. Только зачем было втягивать в игру девчонку.

Келлз в бешенстве повернулся к нему, и Пирс умолк. Подняв руку, как бы показывая, что уступает, он вышел.

— Джим, — серьезно сказал Келлз, — послушай моего совета, спрячь самородок. Не отправляй его в Бэннок почтовой каретой. Ему туда не доехать… И еще: не ночуй больше на старом месте.

— Спасибо, — весело ответил Джим, — самородок я, конечно, спрячу. И о себе позабочусь, не беспокойся.

* * *

В тот же вечер, попозже, Джоун сидела у окошка, поджидая Джима. Стояла такая тишина, что до нее доносился даже слабый плеск мелкого ручья. На темном небе сверкали яркие звезды, дул свежий душистый ветерок. Первое возбуждение от находки Джима улеглось, и теперь ей стало страшно. Неужели им и так, без этого богатства, недоставало опасностей? А тут еще зловещий многозначительный намек Келлза. Да, в этом бандите что-то есть, ничего не скажешь — благороден! Никогда еще Джоун не испытывала к нему такой признательности. Конечно, он негодяй негодяем, но все равно в нем всегда остается и что-то человеческое. А как он ненавидит Гулдена! Теперь они вот-вот столкнутся в открытую — из-за золота или из-за власти. И из-за нее! При этой непрошеной мысли Джоун пробрала дрожь. Но мысль осталась — как откровение, как предостережение.

Внезапно из глубины ночи вынырнула темная, фигура и схватила Джоун за руку. Джим! Джоун приникла к окошку.

— Джоун! Джоун! Я богат! Богат! — забормотал он, как безумный.

— Ш-ш-ш! — тихо прошептала Джоун ему в ухо. — Осторожнее! Ты сегодня совсем с ума сошел… Я видела, как ты принес самородок. Слышала, что ты рассказывал… Счастливчик ты, Джим! Хочешь, скажу, что тебе с ним делать?

— Любимая! Он — твой. Теперь ты за меня выйдешь.

— За кого ты меня принимаешь? Я не охочусь за богатыми женихами! Выйти за тебя, потому что ты разбогател? Да ни за что.

— Джоун!

— Я же сказала — нет.

— Я теперь отсюда не уеду. Стану разрабатывать участок, — начал Джим, сильно волнуясь, и продолжал что-то говорить — быстро, глотая слова, так что она почти ничего не поняла. Он потерял былую осторожность. Как Джоун ни старалась его урезонить, ничего у нее не вышло. Недавняя находка, уверенность, что за ней последуют другие, не просто вскружила ему голову. Он вдруг стал деспотичным, упрямым, утратил всякое представление о логике. Говорить ему что-либо сегодня было бесполезно — золото ударило ему в голову. Джоун испугалась, как бы он не выдал их тайны, и поняла, что теперь, как никогда, потребуется весь ее здравый женский ум. И тотчас пустила в ход самое безотказное средство утихомирить Джима — зажала ему рот своими губами.

Глава XV

Несколько дней тайные встречи, казалось, были вполне безопасны: нежность Джоун сдерживала.

Джима. Однако при том состоянии, в каком он находился, тактика Джоун — поцелуи, нежный шепот — оказалась серьезной ошибкой. Сама того не замечая, она бросила искру в бочонок пороха и заметила это, когда уже было поздно. Сначала она не очень беспокоилась, бездумно отдаваясь сладостным минутам, пока не поняла, что начинает уступать дикому духу времени и места. Выпавшая ей доля удивительно обострила ее ум и чувства. Как золото пробуждало и многократно усиливало худшие из страстей человеческих, так и царившая тут атмосфера губительно действовала на душу девушки. Джоун старалась не поддаваться тлетворному влиянию, но в то же время понимала, что это просто необходимое условие для выживания.

Снова ее давило бремя ожиданья — что будет дальше? В Олдер-Крике ей не грозили прежние опасности, и все же что сулит ей рок, нависший над Келлзом и Кливом? Ведь ночью над ними витает тень смерти, а днем они сами, по своей воле, ходят над пропастью. Ее все больше путало то, что она узнавала из разговоров бандитов, собиравшихся по ночам у Келлза. Она боялась подслушивать, но не могла удержаться; сами происшествия, о которых говорили разбойники, интересовали ее не слишком сильно, зато завораживал размах и острота игры. И понемногу мучившее ее неясное беспокойство переросло в преувеличенную, хотя и неопределенную, уверенность в неминуемой катастрофе. Стряхнуть с себя мрачные предчувствия Джоун никак не удавалось: вот-вот-вот должно произойти что-то ужасное. Цепь преследовавших ее трагических событий могла закончиться только одним последним сокрушительным ударом. И все же надежда ее не оставляла, рядом со страхами в ней жило и крепло мужество, закалялась воля.