Укразия

22
18
20
22
24
26
28
30

Дройд писал, а в соседнем номере «Европейской» нежился в постели сэр Барлетт, посасывая свою неизменную сигару.

Генерал Биллинг, после совещания в штабе, немного озабоченный, нервно вошел к себе.

Повесил пальто. Рука его нащупала бумажку, прикрепленную к вешалке. И он прочел:

«Товарищи! Смерть наемникам иностранного капитала!»

Скомкал и швырнул на пол.

Снял френч и, подойдя к письменному столу, повесил его на спинку кресла и нахмурился. На письменном столе, под чернильницей и всюду, лежали серые листы прокламаций.

Отовсюду на генерала смотрели проклятые слова: «Товарищи».

Комкал, рвал и бросал.

Ударило в пот. Пошел к постели — на подушке прокламация.

— Черт знает что такое!

Разделся, потушил свет и ринулся под одеяло. Зашуршали бумаги под телом. Вскочил, зажег свет.

Вся простыня была устлана прокламациями.

Словно бешеный, генерал с наслаждением рвал каждый листок, и скоро хлопья разорванных на клочки прокламаций, как снег, покрыли ковер. И генерал, с наслаждением натянув на голову одеяло, заснул.

Глава XXXIII

Тринадцатая трубка генерала

Сегодня был вечер «черного дыма». Генерал, откинувшись на спинку дивана, сосредоточенно втягивал черный дым, глубоко его вдыхая. Он курил уже одиннадцатую трубку.

Генерал Гаврилов, назначенный вместо убитого Каменщикова, не мог привыкнуть к курению и, затянувшись два раза, долго кашлял и держался за горло.

Самарова кошечкой расположилась на кресле и разговаривала с Энгером, изредка бросая на него томные взгляды.

Иванов углубился в трубку, полузакрыв глаза, и только чуть заметное трепетание век показывало, что он все великолепно слышит и чувствует. И по обыкновению, даже выпуская дым, он складывал углы рта в ироническую улыбку.

— Вы понимаете, — говорил Энгер, чуть пригубливая бокал вина, — он мне так сдавил горло, что я потерял сознание. Очнулся от тряски где-то у заставы… Ну, конечно, за револьвер и, вы понимаете, приставил ему ко лбу. Не будь шофер глуп, он должен был бы прикончить меня.