Задавший вопрос наклонился к часовому у входа и что-то сказал ему, в то же время пристально наблюдая за Аусмой. Часовой поправил на плечах гремучую накидку и вышел. Щурясь от неровного пламени коптилки, человек за столом переводил глаза с Аусмы на фото и снова смотрел на Аусму. Изредка он вздыхал, унимая кашель, и тогда из груди его вырывались хриплые булькающие звуки простуженного нутра.
От долгого пути, от тепла и ожидания Аусму безудержно клонило ко сну, голова гудела. Но она крепилась, напряженно прислушиваясь к малейшему шороху за пологом.
И все же появление Солтаса она не заметила. Он вырос в землянке как-то вдруг, в сапогах с налипшей грязью, с рубцом на щеке после сна, решительный, — и прежний, знакомый, и как будто немного другой. Аусма узнала его сразу, хотя с тех пор как он покинул дом, у него отросла густая рыжеватая борода, скрывшая треть лица.
Она доверчиво, как дитя, потянулась к нему навстречу, припала к груди, да так и замерла, забыв обо всем на свете. Уголки ее губ опустились в скорбной улыбке, голова поникла и со стороны казалась безвольной, чересчур старческой, хотя самой Аусме было чуть больше пятидесяти.
Солтас гладил ее по редким седым волосам, тихим голосом, словно рассказывал сказку, бормотал над ухом:
— Что ты, Аусма, что ты? Ну перестань, возьми себя в руки, Аусма, милая, ну?..
Она посмотрела на него затуманенными глазами, полными слез:
— Велта, Солтас, наша девочка… Я шла тебе сказать, что она… Она приходила ко мне с офицером, таким длинным… Ты ведь знаешь, она так редко сейчас заходит… Да, Солтас, а ты почему не ночуешь дома? У тебя здесь дела?
— О чем ты, Аусма? — недоуменно спросил Солтас, слегка отстраняясь от жены.
— Ты не приходишь домой, а дочь ведь стала чужой… Нет, теперь ты ее не узнаешь. А мне люди говорят: послушай, Аусма, что это с твоей дочерью? Ты представляешь?
— Подожди, Аусма, не горячись. Велта заходила к тебе? Когда? О чем вы с ней говорили? Что она тебе передала?
— Она чужая, Солтас, она с этим эсэсовцем… который мучит людей. Он ведь и часовщика велел арестовать, это, наверно, за то, что его Арвид ушел в партизаны. А Велта, Велта…
Командир подошел к ней вплотную — видны были его зеленые усталые глаза, густая россыпь веснушек на щеках и носу, прилипшая к нижней губе махринка.
Аусма смотрела на это лицо, как завороженная.
— Постарайтесь вспомнить, о чем вы с ней говорили, — попросил командир, слегка наклоняя голову набок и покачиваясь с носка на пятку на слегка кривоватых ногах. — Поймите, Аусма, это очень важно. Вспомните, пожалуйста.
— Говори, Аусма, говори, не молчи, как ты не поймешь? — тормошил ее муж. — Господи, да налейте же ей чаю, она ведь больна, — внезапно заметил Солтас.
Аусма жадно припала к протянутой кем-то кружке, но слабые руки с подрагивающими пальцами почти не слушались, теплая безвкусная вода лилась через край. Все терпеливо ждали, пока она напьется, не произнося ни слова. После чая она немного отдышалась, пришла в себя. Ей стало легче.
— Слушай, Аусма… — Солтас усадил ее на топчан, сел рядом. — Постарайся понять. Ты не должна была знать всего, иначе бы они легко выведали, чем занимается Велта, они это умеют. Знай: Велта сидит в комендатуре по нашему заданию. — Солтас оглянулся на командира, как бы спрашивая, можно ли продолжать, и тот кивнул. — Это я ее послал, я, теперь-то ты понимаешь?
Аусма шевельнула губами, машинально сказала «да», хотя до нее не доходило, как это ее Солтас мог послать Велту в этот вертеп, к эсэсовцам?..
— А теперь говори! — потребовал Солтас, переживая в душе, что вынужден мучить ее расспросами, вместо того чтобы уложить больную Аусму в постель. Но Велта могла сообщить матери нечто важное, не терпящее промедления. Свой отрядный связник должен был отправиться на встречу с Велтой только через три дня — таков был уговор.
ebooksa