Коля тосковал. Три месяца назад он снова соприкоснулся с настоящей войной. Не той, что велась в высоких кабинетах на картах и за дипломатической перепиской, а «в поле», то есть в самом откровенном и мерзком ее проявлении.
С трупным смрадом, гноем ран и стонами угасающих людей.
Одно дело — стоять возле своих артбатарей, посылающих снаряды за горизонт, когда каждый залп восторгом отдастся в груди. «Еще один шаг к победе!». Совсем другое — наблюдать, какое действие производят эти снаряды за горизонтом.
Коля был там, под Сталинградом. Больше того, он был окружен вместе с Шестой армией. Видел голодающих, слабеющих немцев, сам голодал и слабел вместе с ними, но хотел он и сейчас и тогда только одного.
Он хотел идти в составе танковой колонны на Калач. Хотел быть в группе прорыва. Ну, пусть его не пустили бы на танк. Он был согласен тянуть связь вслед за наступающими войсками, лишь бы не сидеть тут, в тишине и уюте, а своими руками приближать разгром немцев. Его товарищи по дивизии, наверное, уже полками командуют, Сарафанов — тот поди целой армией, а он, капитан Осипов, в Стокгольме бока пролеживает. Кому вообще нужна эта руда? Не сегодня — завтра наши танки войдут в Берлин, а он останется на обочине глотать пыль, поднимаемую гусеницами танков и сапогами пехоты. Тоска. И никакой надежды на перемены. «Глобус» дважды в неделю подтверждал прием информации по руде, значит, Москве нужна была эта информация. А значит, сидеть Коле Осипову в Стокгольме до нашей победы, а может, и того дольше. Кто знает…
А бизнес хирел. «Говорящие будильники Неминена» уже не вызывали ажиотажа своей новизной. Их перестали покупать. Постепенно конкуренты оттерли Тиму Неминена и от подрядов в порту. Коля спокойно смотрел и на это. Заказов становилось все меньше, работники стали один за другим увольняться. Колю и это не огорчило. Он тосковал. Даже любимая Анна была позабыта. Наивная девушка вряд ли могла понять чувства советского офицера, а посему и встречаться с ней не имело смысла.
Стали кончаться деньги, но и это мало тревожило беспечную мордовскую душу.
Первое мая Коля решил отметить тем, что не стал вставать с постели. Время шло к полудню, а Коля лежал, глядя в потолок, и ему лень было даже вскипятить чай.
Ровно семь лет тому назад лежал он на широком брезентовом плаще посреди Среднерусской возвышенности, окруженный коровами и ранними шмелями, и в голове его шумела самогонка.
До чего же хорошо было до войны!
— Come on, come on! Bring it in! — звякнула колокольчиком входная дверь, и властный голос загудел в его мастерской.
Коля выглянул из спальни. В мастерскую входили три крепких элегантно одетых господина.
Двое волокли какой-то тяжелый ящик, третий, очевидно, старший, подошел к просторному рабочему столу, отодвинул паяльники, детальки и пружины и скомандовал:
— Put on, gentlemen. Thanks. You may have a rest. Wait for me outside.
Двое закинули ящик на расчищенное посреди стола место и вышли на улицу. Оставшийся джентльмен снял шляпу и повернулся к Коле.
Это был Штейн!
Коля обрадовался, но лишь на секунду. Следующей его мыслью было арестовать изменника Родины Штейна, но он вспомнил, что оружия у него нет никакого, кроме молотков и отверток, а на улице Штейна ждут двое крепких ребят, которые будут волноваться…
— Олег Николаевич!.. — только и сказал Коля.
— Он! — радостно подтвердил Штейн и обнял Колю. — Как ты тут без меня? Рассказывай.
— А что тут рассказывать?