Другая сторона

— Вот, — фон Гетц протянул направление, командировочное удостоверение и запечатанный сургучом пакет с личным делом.

Лейбниц бегло прочел бумаги, затем, не стесняясь, сломал печать на пакете, достал оттуда личное дело и летную книжку.

— Черт возьми, Курт! — воскликнул он через пару минут, ознакомившись со всеми документами фон Гетца. — Что у вас там в самом деле происходит?! Вы за полтора месяца сбили четыре русских самолета, а вас командируют в распоряжение нашего штаба! Вашему полку не нужны хорошие пилоты?

— В распоряжение командира корпуса, — уточнил фон Гетц.

— Какая разница! Не придирайтесь к словам, — беспечно махнул рукой Лейбниц. — Признайтесь, плут вы эдакий — вы не поделили женщину с кем-либо из старших офицеров?

Фон Гетц уже хотел было поддакнуть. Мол, да, все произошло именно из-за женщины, но неожиданно для самого себя он рассказал все. Про ночной разговор с Гессером, про то, как Железный Мюллер воспользовался его планом для охоты на русских, про гибель лейтенанта Хайнца, про то, как Мюллер перед всей эскадрильей назвал его трусом. Про все, что накипело на душе.

Лейбниц слушал его очень внимательно, не перебивая. Когда фон Гетц закончил рассказ, от веселости капитана не осталось и следа. С обер-лейтенантом Смолински разговаривал адъютант, хорошо знающий штабные законы.

— Вот что, Курт, — задумчиво протянул Лейбниц. — Пожалуй, вам не следует сегодня представляться Зейдлицу. Если вы мне доверите вашу дальнейшую судьбу, то я сначала подготовлю генерала. Давайте ваши бумаги. Что-то не заладилось у вас со службой в этом полку… За четыре сбитых самолета и за тот бой, в котором так трагически погиб ваш ведомый, вам явно полагается Железный крест второго класса. Да и по срокам вам уже пора в капитанах ходить. Сейчас я позвоню, и вас устроят на ночлег, а завтра представитесь генералу.

На следующий день командир корпуса, по-видимому, уже подготовленный толковым адъютантом должным образом, принял фон Гетца чрезвычайно любезно.

— Ну что же, проходите, обер-лейтенант, — генерал мягко пожал Конраду руку. — Все очень удачно получилось. Я просил лучшего летчика, и, кажется, именно его мне и прислали. Мой адъютант рассказал мне про ваш последний бой. Мне нужны именно такие храбрые пилоты.

Фон Гетц смотрел на Зейдлица во все глаза. Несколько месяцев назад генерал вывел из котла армию, окруженную под Демянском. Это казалось невероятным, но воля и огромное оперативное мастерство генерала спасли жизнь десяткам тысяч немецких солдат и офицеров. В Рейхе всех тех, кто дрался под Демянском и прорвался с боями на запад, считали героями. В качестве почетной награды они получили нашивку «Демянский щит», которую носили на рукаве, а генерал стал легендой Рейха и считался лучшим специалистом по действиям в окружении.

Генерал был невысок, подтянут, даже худ, густые волосы, зачесанные назад, уже покрыло благородное серебро седины. Голос был приятный, но властный, он заставлял собеседника повиноваться.

— Мы ведем жестокие бои за Сталинград. Войска действуют практически вслепую. Пилоты, которые до вас находились в моем распоряжении, боялись летать над городом. А мне нужны самые достоверные данные о противнике. Господин обер-лейтенант, если ваша храбрость солдата и мастерство нилота обеспечат меня этими сведениями, то обещаю вам, что вы не будете обойдены ни чинами, ни наградами.

Этим же днем фон Гетц принял «Фокке-Вульф-189» — самолет-разведчик, похожий на катамаран. От крыльев к хвосту фюзеляж раздваивался, оставляя за кабиной пилота и стрелка квадратную пустоту, за что самолет имел прозвище «Рама». Конрад оценил этот самолет в первом же боевом вылете. При своей относительной тихоходности «Рама» отлично слушалась рулей. Она была довольно маневренна, могла легко уйти с линии прицеливания преследующего противника, а два двигателя добавляли ей живучести.

На втором или третьем вылете разрывом зенитного снаряда был выведен из строя левый двигатель, но фон Гетц легко дотянул и посадил свой самолет на одном правом. Это был не истребитель и не тяжелый бомбардировщик, но «Раму» никак нельзя было считать легкой добычей. Пусть скорость у нее была почти вдвое ниже, чем у «яков», но заднюю полусферу защищали два стрелка-наблюдателя с четырьмя пулеметами. А с турели прицеливаться гораздо быстрее и удобнее, нежели педалями и рукоятками доводить истребитель на цель, маневрирующую по курсу и высоте.

Конрад не давал советским летчикам сбить свою «Раму». Сам первоклассный летчик-истребитель, он прекрасно представлял себе, как надо сбивать самолеты, и предугадывал действия советских летчиков. При попытке зайти ему в хвост он закладывал небольшой вираж, уводя «Раму» с оси прицеливания «яка», подставляя его самого под огонь четырех турельных пулеметов.

С приходом фон Гетца в штаб пятьдесят первого корпуса у Зейдлица появилась самая свежая и достоверная информация о расположении и численности советских войск. Генерал сдержал свое слово. В октябре «Раму» поднимал в небо уже капитан Смолински, в петлицу мундира которого была продета ленточка Железного креста.

Настоящий Курт Смолински безмятежно чинил подъемники в далеком Оре, а Конрад фон Гетц вписывал в его биографию новые героические страницы.

И все равно это было лучше, чем торчать в Стокгольме и заниматься какими-то не совсем понятными интригами!

В конце того же октября Зейдлиц стал ставить перед Конрадом все более сложные задачи. Летать над передним краем войск, ведущих бои за Сталинград, уже само по себе было смертельно опасно, а генерал стал требовать сведения о русских тылах. Особенно о железнодорожных станциях и разъездах. Теперь фон Гетц летал на север от Сталинграда, и наблюдатели фотографировали станции Михайловку и Ольховку. Генерал смотрел фотографии, мрачнел и молчал.