— И с тобой разговаривал?
— Конечно, — с гордостью признал Гольдберг. — Еще перед Курском он вызвал меня и обрисовал задачу и ее значение в масштабах фронта. А потом определил меня в Шестидесятую армию командиром штрафной роты. Кстати, маршал перед войной тоже сидел. Он и придумал использовать заключенных на фронте.
— Да ну? — не поверил Коля.
— Точно тебе говорю. Его перед самой войной выпустили и восстановили в звании. Так что, я думаю, и тебя восстановят. Не ты первый, не ты последний. Ну что, пойдешь ко мне в писаря?
Коля допил чай, поставил стакан на стол и посмотрел на своего однокашника Марика.
— Не знаешь, как меня благодарить? — улыбнулся Гольдберг. — Не благодари. Мы с тобой, считай, с тридцать шестого года вместе служим. Уже третий раз нас жизнь сводит. В другой раз я к тебе попаду.
— Нет, Марик, — Коля встал. — Нечего от своей судьбы бегать. Бог даст — выживу, а не даст, то и в писарях от смерти не укроешься.
XXI
В конце сентября сорок третьего года Центральный фронт, завершая Черниговско-Полтавскую наступательную операцию, вышел на рубеж реки Днепр. Правофланговая Шестидесятая армия с ходу форсировала его в районе Припяти и захватила плацдарм на правом берегу. Ставка поставила задачу освободить столицу Советской Украины город Киев к седьмому ноября — двадцать шестой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
Вообще-то мысль была неплохая — освободить Киев, третий по значению город Советского Союза, к этой памятной дате. Совсем даже неплохая, в духе директивы «освободить всю территорию СССР к концу 1942 года», которую издала Ставка полтора года назад. Вот только при этом не учитывались те препятствия, которые исключали выполнение фронтом поставленной задачи.
Войска два месяца вели изнурительные наступательные бои, оторвались от своих баз, растянули коммуникации и были вымотаны и обескровлены до предела. Перед войсками фронта лежала непреодолимая водная преграда — Днепр. Позади него немцы за несколько месяцев соорудили мощные и практически непреодолимые оборонительные сооружения, штурмовать которые означало бы обречь солдат на самоубийство.
Любое из этих трех препятствий являлось непреодолимым для любой армии мира… кроме советской. Всякий командующий, дорожащий своими солдатами и офицерами, берегущий их и не ищущий для них бесполезной смерти, принял бы решение дождаться ледостава и уже зимой по льду переходить через Днепр как по мосту в любом месте, удобном для наступления.
Ставка не стала распускать сопли из-за грядущих чудовищных потерь, так как понятие «сохранение личного состава» ей никогда не было знакомо, а слова «потери, неприемлемые для нации» вообще казались смешными и дикими. В самом деле, что это за нация такая, если она не может лишний раз пожертвовать миллионом-другим своих граждан? И может ли эта нация сама себя называть великой?
Ставка сумела преодолеть все препятствия.
Железнодорожные войска, работая круглосуточно, спешно восстанавливали и перешивали колею под советский стандарт. По восстановленным и перешитым путям к переднему краю немедленно понеслись эшелоны с новобранцами, боевой техникой, боеприпасами, продовольствием и медикаментами. Управление тыла Центрального фронта сбивалось с ног, распределяя весь этот гигантский поток грузов по местам назначений. Вблизи линии фронта отрывались котлованы для хранения боеприпасов, разворачивались десятки медсанбатов, огораживались колючей проволокой «сборки» вроде белгородской, куда принимали штрафников. Сотни тысяч людей, которым надлежало в скором времени утонуть, стягивались и стягивались к Днепру. Для его форсирования и освобождения Киева Ставка готовила кулак помощнее, чем под Сталинградом.
Надо сказать, что все, что задумывала Ставка, удалось воплотить в жизнь. Утопив в Днепре около миллиона солдат, наши части вступили в Киев шестого ноября. На целый день раньше установленного срока!
Форсировав Днепр километров за двести севернее Киева, Шестидесятая армия заодно перешла Припять и остановилась в местности, ровной как стол, лишь кое-где перерезанной неглубокими балками и цепочками деревьев, насажанных по краям огромных полей для снегозадержания. Обороняться на левом берегу Припяти было бы намного удобней: он местами заболочен, а кое-где густо перерезан старицами, из-за чего совершенно непроходим для танков. Если бы генерал Черняховский получил приказ закрепиться на левом берегу Припяти, то немедленно вкопал свою армию в траншеи между стариц и болот и мог бы обороняться, почти не неся потерь. Но генерал такого приказа не получал, а потому переправился через Припять и стал организовывать оборону в чистом поле.
Вероятно, немцы, уставшие драпать из-под Курска или просто оклемавшиеся после разгрома, решили нанести по советским войскам сдерживающий контрудар. Для этого они доукомплектовали дивизию, усилили ее остатками танков и двинули во фланг Шестидесятой армии.
На ровной местности за Припятью фланг армии обеспечивала стрелковая дивизия, уставшая и вымотанная точно так же, как и все другие. За неимением хлеба, ротные старшины уже несколько дней выдавали солдатам муку, которую те поджаривали на кострах до коричневого цвета и разводили теплой водой. Боеприпасы после двухмесячных боев были на исходе, а новых еще не успели подвезти. Личный состав был голодный, уставший и невыспавшийся. Командир дивизии выдвинул на передовую по одному батальону от каждого полка, остальные поставил во втором эшелоне на отдых, помывку, пополнение новобранцами и боеприпасами, буде таковые станут прибывать. Остатки патронов и снарядов были собраны по полкам и переданы передовым батальонам, которые сейчас осуществляли прикрытие дивизии. Немецкого наступления на участке фронта, ставшего второстепенным после завершения Черниговско-Полтавской операции, никто не ждал. Шестидесятая армия угрожать Киеву никак не могла из-за большого расстояния до города, к которому уже почти вплотную подошли другие армии Первого Украинского фронта.
ebooksa