Чайки возвращаются к берегу. Книга 2,

22
18
20
22
24
26
28
30

Пить он явно не умел, а может, хотел просто похвалиться перед своей знакомой и Лидумсом, потому что выпил сразу несколько рюмок водки, затем стакан мозельского — за возвращение к Эльзе, бокал шампанского и через полчаса был уже пьян. А пьяный оказался задиристым, несговорчивым, и Лидумс понял: придется его оставить…

Впрочем, Джон, сообразив, что ни Эмма, ни Эльза не привлекают его спутника, пробормотал, что Казимир может убираться к черту, и настойчиво потянул Эльзу во внутренние комнаты. Лидумс попрощался, напомнил, что к трем утра вернется за Джоном, и ушел из этого «чайного домика», устроенного на такой истинно немецкий лад.

До вокзала было не больше километра, и Лидумс прошелся по затихающему городу. Толпы на улицах поредели, но рестораны, кафе и танцевальные залы, бильярдные и кино работали с таким напряжением, как будто всем их посетителям оставалось прожить всего одну ночь.

На вокзале Лидумс узнал, что следующий поезд пойдет только через четыре часа — последний ночной перед утренними рабочими поездами. Ну что ж, он найдет чем занять это свободное время! В первый раз за все эти напряженные месяцы он оказался по-настоящему один — никто его тут не знает, никто не следит за ним.

В почтовом отделении вокзала он купил несколько открыток с видами Миндена, пожалел, что нет на этих открытках улицы Лох (вот бы посмеялся Будрис, получив такую открытку и просмотрев путеводитель по Миндену!), но и открытки со старинной ратушей и не менее старым костелом тоже сойдут, друзья поймут, что он находился не так уже далеко от них, в центре Федеративной Республики Германии. Устроившись поудобнее, он написал несколько открыток, вписал в каждую по одной-две условные фразы. Открытки получились вполне милые, невинные.

Из расписания он выяснил, что скоро пройдет поезд в Восточную Германию. Этого поезда он и дождался, а потом бросил в щель почтового вагона свои сообщения и снова пошел в город.

За час до отхода ночного поезда он снова был у домика с квадратным окном. Теперь окно было не освещено, но даже с улицы слышался шум продолжающейся попойки.

Лидумс позвонил. Дверь открыла Эмма. Она была сильно пьяна, но на ногах держалась твердо.

— А, это вы! — равнодушно сказала она. — Пойдете ко мне?

— Нет, я за приятелем.

— Ну и хорошо, а то он так разошелся, что мы с Эльзой не знаем, как его выставить. Соседи сверху могут позвонить в полицию.

«Этого еще не хватало!» — подумал Лидумс и прошел в гостиную, не снимая пальто. Число бутылок значительно увеличилось, почти все были пусты. Эльза, казавшаяся от пьяного утомления совсем старой, пыталась надеть на Джона его пиджак, а тот сопротивлялся, кричал, что желает еще вина и любви. Лидумс рывком поставил «друга» на ноги, женщины помогли одеть его и, подталкивая в спину, выпроводили из дома.

На улице Джон вырвался, но Лидумс уже не стеснялся: натер ему уши, чтобы хоть относительно привести в чувство, взял под руку и повел.

Джон попытался было сопротивляться и на вокзале, но скоро подали поезд, и Лидумс втолкнул пьяного в вагон. В Херфорде он взял такси и доставил Джона в отель.

Утром Джон пришел к нему в номер крайне расстроенный: у него пропали все деньги, выданные полковником на поездку.

— Съездите в Минден и потребуйте их у Эльзы! — посоветовал Лидумс — На билет у меня еще найдется сдача с той десятки.

— Так она и отдаст! — уныло сказал Джон. — Во-первых, она наверняка поделилась добычей с полицейским своего района. Во-вторых, полиции будет небезынтересно узнать, кто я такой. В-третьих, сегодня же к вечеру полицейская телеграмма будет лежать у Маккибина на столе…

— Да, вы, по-видимому, лучше знаете здешние порядки! — посочувствовал Лидумс. — Но все-таки пойдемте пока позавтракаем. Насколько я понял из лежащего на письменном столе проспекта отеля, стоимость завтрака входит в оплату номера?

— А на что мы станем обедать? — уныло спросил Джон.

Лидумс думал. Эта история ставила Джона в некоторую, пусть и неловкую, зависимость от спутника. Если сейчас помочь бедняге, он будет долго благодарен Лидумсу. Он взглянул на кольцо Норы, на свои золотые часы и медленно снял все это с руки: