— Да.
— Раньше я был бригадиром жандармов, — бормочет Гектор.
К чему это признание? Чтобы выглядеть в моих глазах человеком с безупречной репутацией? А может, чтобы доказать, что он почти свой, и, учитывая обстоятельства…
— Вечером кто — нибудь приходил к месье Оливьери?
— Нет-нет, никто, — хором заверяют меня присутствующие.
— Бог ты мой! На могли же его отправить на тот свет по телефону!
Охранник с завидным упорством стоит на своем.
— Никто не звонил, никто не приходил. Если только перелезли через решетку, но вряд ли кто-либо рискнет, вы видели, какие там острые пики?
— Здесь есть другой ход?
— Да, служебный.
— Где он?
— За домом. Через подсобку.
— Когда Альберт с женой пошли в кино, каким ходом они воспользовались?
— Конечно, служебным.
Они легки на помине. Горничная оказывается блондобрысой, как сказал бы Берю, с обсыпанным веснушками лицом. Через свисающую паутину прозрачной нейлоновой рубашки двумя капельками оливкового масла проступают соски грудей, стремящихся слиться в единое целое!
— Но это невозможно! Я не могу в это поверить, — причитает она. — Где он, я хочу его видеть!
— Минутку! — прерываю я ее.
Она немного успокаивается и даже здоровается со мной легким кивком всклокоченной головы.
— Когда вы вдвоем уходили в кино, — наступаю я, — вы воспользовались служебным ходом. Вы его закрыли за собой?
— Естественно, — утверждает Альберт.