— Смотря кто, — Сонный подивился интересу десятника.
— Арахна, — выпалил Свист и добавил, немного стушевавшись. – Ну, или Гроза, например.
— Гроза нет, а вот девчушка – вполне себе.
Домовой внимательно посмотрел на Свиста, потом отвел взгляд и прыснул в кулак, отчего охотник еще больше почувствовал себя неуютно, и поспешил задать другой вопрос.
— Но ты еще не рассказал про то, как с дикарями поладил.
— Да тут вообще все просто, — небрежно отмахнулся Сонный. – Просто я рассказал им, что и как на самом деле.
Видя, что товарищи требуют пояснения, он продолжил.
— Я доходчиво объяснил, почему им следует верить в волю Отца, почему нужно трудиться и не бунтовать. Теперь Ломб и несколько его соотечественников каждый вечер молятся Отцу, переиначив свои прежние молитвы, обращенные к Змею. Те, кто присоединится к ним и отвергнет прошлую жизнь, будут освобождены от рабства, и со временем смогут стать равными нам.
— Равными? – удивился Дрозд.
— А что такого? Ломб ничем не хуже покойного Пробоя, между прочим. Вся идея в том, что бы дать нам и им нечто общее, то, что смогло бы объединить бывших врагов. Я думаю, что вера в волю Отца прекрасно справится с этой задачей.
— Умно, — Свист покачал головой. – Скальник по такому случаю сказал бы, что ты пудришь нам мозги. Он терпеть не может все, что связано с молитвами и прочим почитанием кого бы то ни было.
— Скальник не видит дальше собственного носа, точнее просто не хочет видеть. Он удивительно фанатичен в своем неверии, если бы он почему‑то не признавал бы существование солнца, то каждое утро просто завязывал бы себе глаза. Он не понимает, что ножом можно порезать хлеб, а можно выпустить человеку кишки, смотря на что ума хватит.
— Орех, думаю, оценит твою идею.
— Конечно, он уже ее высоко оценил. Все это мы обсуждали с ним, задолго до вашего похода. А то, как думаешь, разрешил бы он устроить наш маленький кружок мадам Блаватской?
— Сонный, — Свист страдальчески закатил глаза к потолку. – Давай без этих твоих непонятных присказок.
— Если серьезно, то я бы никогда не смог поведать вам об Отце и Высших без согласия на то воеводы.
После разговор сам собой вернулся к походу и битвам с дикарями. Вспомнили тех, кто больше никогда не выйдет на лесную тропу, порадовались тому, что сами они еще покоптят здешнее небо. Вскоре Сукоруб отправился на покой; когда же ночь перевалила за середину, его примеру последовал и Дрозд, последний час отчаянно сопротивлявшийся неумолимой дреме.
— А Сонный совсем не сонный, — ухмыльнулся Свист, протирая слипающиеся глаза.
— Да я сам не знаю, почему мне такое имя дали, вроде же вполне бодрый. Домовой – оно куда лучше звучит.
Он искоса глянул на широко зевающего Свиста, словно прикидывал что‑то в уме.