— Понятно. Да я и не собираюсь…
— Знаю я вас. Сколько ни корми, все в прошлое смотрите.
Гарри замолчал и занялся посадкой. Снизу уже ползла зеленая равнина с редкими посерениями. Видимо, мы уже летели над материком. Насколько я сориентировался — над Америкой.
— Угадай, где Центр Ассимиляции построен, — потребовал Гарри.
— Не иначе, в Скалистых горах, — буркнул я, прикинув направление.
— Угадал, — сказал Гарри, и в его голосе мелькнуло удивление. — Тебя ассимилировать — даром энергию и время переводить. Пускать деньги в трубу, так кажется?
— На ветер, — машинально уточнил я.
Гарри был прав. Ассимиляция не требовалась, ее я прошел перед перемещением. И окажись будущее другим — мрачным, как в фантастических романах, — я не стал бы, пожалуй, раскрываться. Пустил бы в ход вариант «Двойник» или «Пришелец», о котором сейчас и думать неприятно, и скорее всего сложил бы голову в неравной борьбе со спецслужбами. Но это было бы, пожалуй, интереснее.
А сейчас я не мог отделаться от мысли, что вынырнул не в двадцать втором, а в самом начале двадцать первого века, и продолжается моя «предстартовая» подготовка.
Впрочем, это было только ощущение.
Я приготовился к долгой ассимиляции. Уже сейчас мне не хотелось возвращаться — что будет потом?! Я начинал бояться, что не сумею заставить себя сделать то, что от меня требовалось.
Не сумею. Не вернусь. И что тогда?
Я позвонил домой, и уже по моему лицу Даша догадалась, что к чему, и обрадовалась — наконец-то сможет закончить какие-то свои подсчеты по астрофизическим постоянным, сколько раз пытался в них разобраться — так ничего и не получилось, видимо, гуманитарию без соответствующей «ассимиляции» нечего и думать что-то сделать в астрофизике, может быть, заняться на досуге? — а то на профессию три года учишься, а работаешь всего пять, потом снова учеба, вот бы сделать так, чтобы переходить от темы к теме плавно, за неделю или месяц, на основе базового образования — нотабене в перспективный план, почему бы не ассимилировать и нас самих?
А задержался я из-за действительно серьезной причины — первый перемещенец из двадцатого века, и какой — на самодвижущейся подлодке, двигающейся до ста миль в час, сам бы от такой не отказался, в центр его привез Гарри, сказав мне, что человек это очень интересный, с которым он, Гарри, болтал бы и болтал, да боится испортить — смазать картину ассимиляции.
Питер Аурелиан Бордже, родился в тысяча девятьсот семьдесят втором, профессии — частный детектив — и такая существовала, вовсе не вымысел это у Дойла и прочих, — коммерсант, спекулянт (от латинского спекулос — наблюдение — смотри и пользуйся) землей (землей в то время торговали, как и многими другими ресурсами, которых сейчас бери — не хочу, и мой пациент сколотил на этой торговле семь миллионов долларов, немалое по тем временам «состояние», как тогда называлось пространство оперативного пользования), по умонастроению — ученый и исследователь, наблюдатель, я бы сказал, решил бежать в будущее ради перспектив, которые здесь ему откроются.
Я перебросился с ним парой слов в первый же день — он спросил, не будет ли гипносон болезнен, и я понял, что пробуждение у него было жесткое, посочувствовал, контакт наладился, я объяснил, что во сне он получит те десять в десятой битов минимума, без которых в наше время — никуда, а потом займется обучением — как эти миллиарды бит применять на практике. Он не благодарил и вообще держался странно, как будто не в первый раз все это проходит — своеобразная манера, но она приятнее, чем обычное для перемещенцев всеудивление.
Потом я вернулся домой и порадовал Дашу — как же, новый перемещенец, двадцатый век, гангстеры, вестерны, игра на бирже, экзотика, спросил, не хочет ли посмотреть его ментограммы — наверняка весь центр соберется, самый интересный случай все-таки за последние пять лет, — но она даже не ответила, считала что-то в режиме отключения, эта система психорегуляции меня порой просто пугает. Не успел я заснуть, как у нее что-то получилось, и тут выяснилось, что она все слышала и хочет скорее видеть этого Бордже, нашла там, в двадцатом веке, какого-то американца с астрофизическими гипотезами, которые сейчас неожиданно подтверждаются, не то Хойла, не то Хаббла, не то еще кого-то, и предполагает, что они с Бордже могли быть знакомы — о наивность, в Америке того времени жило не меньше миллиарда человек.
А потом пошла обычная работа — я обложился видеокомплексами и стал изучать эпоху второй половины двадцатого века, и впервые за многие годы узнал, что такое плохое настроение — даже помня, как все в общем хорошо закончилось, больно было смотреть на вьетнамскую и афганскую войны, вспышки фанатизма в Иране, СССР, Индии, всемирную национальную рознь, терроризм — все это воинствующее невежество рушащегося традиционно-феодального мира, захлестнутого невиданным прогрессом развитых стран; казалось невероятным, что у этого мира жертв, ставших собственными палачами, может быть какое-то будущее; я понял Питера — от этого кошмара действительно хотелось бежать, и как можно дальше.
Но через месяц, когда Питер — теперь так его звали все, хотя сам он на этот счет мнения не высказывал — стал медленно выходить — конечно, с нашей помощью — из гипнотического сна, я был готов на все сто процентов — и был уверен, что все получится как никогда хорошо, ведь обычно информации о периоде мало, двадцать первый век вообще был беден на события, да и информационный бум кончился, вот и приходилось по художественной литературе восстанавливать, как они жили там, в две тысячи тридцатые, в маленьком сибирском городке или чудовищном Мехико.
ebooksa