Иннокентий бросился за Эллой. Поспешил и Хитт.
Кузьмин лежал в шезлонге, в тени деревьев. Да он ли это? Глаза ввалились, скулы резко выступили, землистый цвет кожи, острые плечи А руки... длинные, худые, они безжизненно повисли, касаясь земли черными, скрюченными пальцами.
Григорий тяжело закашлялся и очнулся.
— Не узнаешь? — невесело пошутил он. — Вот, зачах... Довели... Зачах Гришка Кузьмин на чужбине, как березка на гнилом болоте... Деньги копил на дорогу, домой хотел... Нет денег, пролечил... Сил нет... Конец.
— Брось, Григорий... — у Иннокентия в горле клокотали слезы. — Врачей сейчас, лучших... подкрепим, эка дошел...
— Поздно, друг. Врачи не помогут: закатилась моя звезда. Ни отец, ни мать не узнают...
Новый приступ кашля потряс ослабевшее тело.
— Не жилец я, Кеша.
Кузьмин закрыл глаза, на лбу выступила испарина.
— Гриша, сейчас мы тебе обед... После отдохнешь, поговорим.
— Нет, Кеша, мне бы только досказать свою просьбу...
Иннокентий опустился перед Григорием на одно колено, взял его высохшую руку.
— Слушай, Кеша, скорей возвращайся домой. Расскажи там обо мне. Молодым расскажи... Вот, мол, какая райская жизнь в чужих краях. Моим старикам. Пусть простят меня... Наташе передай: одну ее я любил...
Кузьмин вновь впал в забытье.
— Господи милостивый, пошли выздоровление рабу твоему, — торжественно произнес Леонтий Архипович, стянув свою широкополую светлую шляпу, словно перед ним был уже покойник.
— Как только он добрался до нас? Когда вышел из мельницы, я подумала, что пьяный.
— Что у него? — с тревогой спросил Хитт.
— Легкие. Долго дышал ядами, которыми опрыскивают цитрусовые...
Все имеет свое начало и конец. И хорошее и плохое, раз начавшись, непременно кончается.
Шли последние приготовления. Им предстояло приземлиться на русской земле. Каждый по-своему обдумывал предстоящее событие, по-своему воспринимал и решал.