Иннокентий почувствовал: пора вступить в разговор.
— На самолете можно найти надежные тайники. Люки пола, карманы между стенками фюзеляжа, пустоты в плоскостях. Свободного места достаточно!
— Карл говорит, что особо тщательно проверяют только те места, где может укрыться человек... — вставил Фишер.
— А как в Будапеште?
— Там у Карла есть дружок, мадьяр. Не откажется помочь.
Милославский поблагодарил Фишера и заверил, что Карл будет щедро вознагражден солидаристами.
После того дня Иннокентий и Курт два раза в неделю получали по пятьдесят килограммов энтээсовских газет, брошюр и листовок и уезжали в сторону аэродрома. За городом заворачивали в лес и, убедившись, что наблюдения за ними нет, всю эту литературу закапывали в землю.
Милославский неожиданно оказался очень доверчивым: легко подписывал распоряжения на отпуск литературы и не интересовался ее дальнейшей судьбой, сообщил правлению НТС о новом канале проникновения за «железный занавес» и рекомендовал Каргапольцева, как своего верного, подающего большие надежды, помощника.
Вместе с доверием к Каргапольцеву пришло и повышение: он стал сотрудником редакции последних известий. Жалование увеличилось еще на пятнадцать марок в неделю.
В литературной редакции Мюнхенского отделения НТС Иннокентия встретил коренастый мужчина с бронзовыми волосами. Несмотря на полноту и возраст — давно перевалило за пятый десяток — он был подвижен до суетливости. Развязный тон, рубленая картавая речь отличали его от многих других.
— Борис Мелов, — произнес он, энергично тряся руку Каргапольцева. — Ты согласен габотать со мной?
— Что ж, я не...
— Отлично. Твое место здесь.
Он ткнул пальцем в полированный столик. Иннокентий уселся, вытянул ноги под столом и, подражая собеседнику, весело отрапортовал.
— Сел. Давай работу.
Такая бесцеремонность понравилась Мелову. Он долго хохотал, издавая глухие и протяжные звуки: ххы, ххы, ххы...
— Бгаво. Пговегим, на что ты способен.
Он присел за свой стол возле окна, выходящего на шумную улицу, и стал копаться в бумагах. Вот ведь что интересно: скоро Иннокентий перестал замечать, что Мелов картавит — привык, притерпелся.
— Попгобуй, пгочти вслух, — Мелов протянул ему исписанный лист.
Выбежал в соседнюю комнату, тут же вернулся и, не говоря ни слова, подал знак приступать к чтению. Каргапольцев стал читать вслух дичайшую антисоветчину. Ее будто бы написал советский солдат, какой-то Иван Безбородов.