— Если не повезет, продолжит Самбонанга. Если не повезет и ему, тогда слово за тобой. Только тогда. А сейчас возвращайся к мемуарам, считай, что путешествовал за материалом для новых глав своей книги.
— А ну вас всех к дьяволу! Твори, как хочешь, я помолчу.
С этими словами отставной инспектор подался прочь, неся под мышкой сверток-трофей. Охраняя его, чуть поодаль вышагивал Самбонанга.
— Значит, договорились, — со вздохом произнес Киматаре Ойбор, проводив их взглядом. И сам поспешил в противоположную сторону.
Подходя к городскому базару, он прибавил шаг, ибо еще издали заметил крайнее возбуждение и нетерпеливость мальчишки, ожидавшего его у ограды.
"Наконец-то, — подумал Ойбор, — как хорошо, что не сбросил с себя это тряпье".
Малолетний разносчик газет сразу же потащил облаченного в крестьянскую одежду сержанта в самую гущу толпы, захлебываясь шепотом:
— Он здесь, уже давно. Куда вы все исчезли? Как мне быть? Что-то я начал бояться. Может, вы сами?
— Помнишь, как условились?
— Помню, помню, сто раз повторял про себя, а сейчас немного боюсь.
— Не волнуйся, сделаем, как условились. Со мною не бойся.
Вскоре они стояли перед торговцем.
— Верни-и-ите, — канючил подросток, — отец ру-гается-а-а.
— Вот еще! — возмущался торговец, косясь на Ойбора. — Мало ли барахла прошло через мои руки! Всего не упомнишь!
— Не о барахле речь, — грозно сказал Ойбор, — Этому паршивцу я уже оборвал уши, чтобы впредь не тащил у собственного родителя, — не глядя, он наградил мальчишку подзатыльником, — а как прикажешь поступить с тем, кто выманивает у несовершеннолетнего ценные вещи за бесценок?
— Какое мне дело! Чего привязались! — Торговец повысил и без того громкий и противный, как у вокзальных информационных радиорупоров, голос в надежде на заступническое вмешательство базарной братии, однако окружающие были слишком заняты своими заботами, чтобы реагировать на призывные вопли какого-то истеричного жестянщика. — Не знаю никаких ценностей! Я бедный человек! Уходите! Не мешайте, не то позову полицию!
— Не знаешь? — рявкнул Ойбор и схватил его за бурнус на груди так круто, что прелая шерстяная ткань затрещала и поползла.
— Зажигалка продана, — испуганно пролепетал торговец, видя, что деваться некуда.
— Кому?
— Не помню. Пусти, сумасшедший, не имеешь права.