Операция «Соболь»

Скунс выдернул вилку шлемофона из гнезда, проверил, хорошо ли пристегнут ранец с продовольствием, дернул задвижку люка и вывалился из планера.

Перевернувшись несколько раз, он выкинул в сторону левую руку, и сила сопротивления встречного воздуха плавно повернула его лицом к земле. Тогда Скунс выставил вперед, чуть выше лица обе руки и несколько секунд падал, не открывая парашюта. Затем дернул за кольцо.

Он недаром тренировался в прыжках с парашютом на точность приземления. Умело управляя парашютом, он довольно точно падал к намеченному месту… Яркий огонек сигнала оставался слева. А он уже отлично видел стоявшую на отшибе, на большой поляне лиственницу, в километре от которой находилась землянка, приготовленная для него Росомахой.

Через две минуты парашютист коснулся унтами снега. Погасил парашют, постоял, прислушиваясь к тайге. Где-то вверху в морозной тишине нарастал гул реактивных двигателей. А через мгновенье в той стороне, где в облаках болтался планер, вспыхнуло багровое пламя. Скунс готов был поклясться, что не слышал выстрелов, и тут же вспомнил, что на аэродроме ему сказали: «Не ваше дело, куда денется пилот. Он выполняет специальное задание. Вы с ним не встретитесь… Разговаривать с пилотом о ваших делах не рекомендуется».

Дойдя в своих воспоминаниях до этого эпизода. Скунс перевернулся на другой бок и, выругавшись в темноту, подумал: а что, если и он, Скунс, тоже выполняет «специальное» задание? Может быть, он послан для того, чтобы обеспечить работу резидента, и в последний момент тоже пойдет к чертям, как тот пилот?

Каждый раз, когда мысли Скунса, словно завершая заколдованный круг, обрывались на этом месте, хмель мигом вылетал у него из головы, и он снова тянулся к фляжке со спиртом.

Нет, он, Скунс, не какой-то ублюдок, он не даст себя провести! Эта мысль успокаивала бывшего каторжника, возвращала ему уверенность. Он точно исполнял предписания шефа: каждое утро обтирался снегом и тридцать минут проделывал различные гимнастические упражнения. Он берег и копил силы на трудный обратный путь к морю. Ему и Росомахе предстояло пройти сто двадцать миль по таежному бездорожью.

На двенадцатый день, к вечеру, Скунс услышал неподалеку лай собак. Он достал пистолет и отвел предохранитель. Скрипнула промерзшая дверь. В землянку вошел человек в меховой одежде.

— Кто здесь? — спросил он.

— Как погода? — подал Скунс условный пароль.

— Пурга идет с востока, — был отзыв.

— Росомаха пришла, — отозвался Скунс. — Как здоровье соболей?

— Отличное. Все восемь здоровы.

Скунс сунул пистолет за пазуху и поднялся с лавки. Чиркнув спичку, он зажег стоявший на столе огарок свечи и, став против света, с любопытством уставился на вошедшего. Это был старик с благообразной седой бородой, быстрыми маленькими глазками, которые смотрели из-под прищуренных ресниц, словно прицеливались. Казин представился:

— Епифан.

Скунс крепко пожал протянутую руку. Пальцы показались ему железными.

— Скунс.

— Помогите внести соболей.

Вдвоем вышли из берлоги. Старик развязал веревку и скинул меховое покрывало с нарт. На них стояло восемь небольших клеток. Скунс обхватил четыре и внес их в землянку. В клетках прыгали, колотясь о стенки, маленькие черные зверьки. Старик внес остальные.

— Вот они, красавчики!