— Самыя лучшія въ свѣтѣ.
— Такъ, значитъ, онъ принялъ вызовъ! — радостно воскликнулъ судья, глаза котораго вспыхнули воинственнымъ огонькомъ.
— Принялъ и притомъ съ величайшимъ восторгомъ. Онъ даже привскочилъ отъ радости.
— Неужели? Но это съ его стороны очень, очень мило! Мнѣ это нравится. Когда же поединокъ?
— Сейчасъ же, безотлагательно. Сегодня ночью. Это превосходнѣйшій и чудеснѣйшій малый!
— Не только чудеснѣйшій, но можно сказать даже божественный! Поединокъ съ нимъ я признаю для себя за честь и за удовольствіе. Отправляйтесь же теперь скорѣе къ нему, уладьте все, что нужно, и передайте ему сердечное мое поздравленіе. Это и въ самомъ дѣлѣ рѣдкостный малый! Восхитительнѣйшій малый, какъ вы изволили сами замѣтить.
Говардъ поспѣшно ушелъ, разсуждая съ самимъ собою.
— Я черезъ часъ приведу его на пустопорожнее мѣсто между домомъ Вильсона и Заколдованнымъ домомъ, да кстати захвачу съ собой мои собственные пистолеты.
Судья Дрисколль пришелъ въ такое пріятное возбужденіе, что принялся бодро и энергично расхаживать по комнатѣ. Внезапно однако онъ остановился, вспомнивъ про Тома, и погрузился въ думу. Дважды подходилъ онъ къ письменному столу и дважды удалялся опять въ противоположный уголъ кабинета, но подъ конецъ сказалъ:
— Быть можетъ это для меня послѣдняя ночь, а потому я не вправѣ мѣшкать, подвергая этого несчастливца риску остаться нищимъ. Правда что онъ трусъ и негодяй, но въ этомъ много виноватъ я самъ. Братъ на смертномъ одрѣ оставилъ его на моемъ попеченіи, а я, вмѣсто того чтобы воспитать ребенка съ должною строгостью, такъ, чтобы изъ него вышелъ настоящій человѣкъ, испортилъ его неумѣстнымъ баловствомъ. Я не оправдалъ возложеннаго на меня довѣрія и не долженъ брать на душу еще новый грѣхъ покидая теперь этого несчастнаго на произволъ судьбы. Однажды я уже простилъ Тома, да и теперь намѣревался простить, предварительно подвергнувъ долгому, строгому испытанію. Эта комбинація окажется однако осуществимой лишь въ случаѣ если я останусь въ живыхъ, и я не вправѣ подвергать Тома такому риску. Нѣтъ, надо сейчасъ же возстановить завѣщаніе! Если я не буду сегодня убитъ, то могу вѣдь его спрятать такъ, что оно останется Тому неизвѣстнымъ. Онъ ничего не узнаетъ про завѣщаніе до тѣхъ поръ пока онъ не исправится и пока я не увижу, что это исправленіе представляетъ достаточныя гарантіи прочности.
Судья снова написалъ завѣщаніе, по которому самозванный его племянникъ становился опять наслѣдникомъ крупнаго состоянія. Онъ уже заканчивалъ писать этотъ документъ, когда Томъ къ которому привязался на улицѣ какой-то другой ночной бродяга, вернулся домой и прошелъ на цыпочкахъ мимо дверей кабинета. Заглянувъ туда онъ ускорилъ шаги, такъ какъ мысль о вторичномъ свиданіи съ дядей въ этотъ вечеръ внушала ему ужасъ. Всетаки онъ замѣтилъ, что дядя писалъ. Въ такой поздній часъ это являлось само по себѣ уже необычайнымъ. Что именно писалъ онъ? Сердце Тома словно похолодѣло отъ опасенія. Дѣло шло вѣроятно о немъ самомъ. По крайней мѣрѣ онъ очень побаивался этого такъ какъ былъ убѣжденъ, что бѣда никогда не приходитъ одна и что несчастія обрушиваются всегда на человѣка цѣлымъ ливнемъ. Объявивъ себѣ самому, что непремѣнно заглянетъ въ написанный дядей документъ если только это окажется возможнымъ, Томъ услышалъ чьи-то шаги, потихоньку отошелъ отъ дверей и притаился такъ чтобы его нельзя было никоимъ образомъ замѣтить. Новоприбывшій оказался Пемброкомъ Говардомъ. Тома интересовало узнать, что именно затѣяли они вдвоемъ съ судьею.
Говардъ сказалъ съ чрезвычайно довольнымъ видомъ:
— Все у насъ теперь улажено какъ слѣдуетъ. Онъ уже отправился на мѣсто съ своимъ секундантомъ врачемъ и братомъ. Я договорился объ условіяхъ со Вильсономъ… Онъ, какъ разъ секундантъ графа. Каждому изъ васъ предоставляется по три выстрѣла.
— И прекрасно. Хорошо свѣтитъ мѣсяцъ?
— Какъ нельзя лучше. Теперь почти такъ же свѣтло какъ днемъ. Для разстоянія въ двадцать три шага нельзя и требовать ничего лучшаго. Вѣтра нѣтъ, воздухъ не колышется; немножко жарко, но зато полное затишье!
— Превосходно. Лучше этого нельзя даже и пожелать. Кстати Пемброкъ, прочитайте-ка вотъ это и засвидѣтельствуйте вашей подписью.
Пемброкъ прочелъ и засвидѣтельствовалъ завѣщаніе судьи, а затѣмъ горячо пожалъ старику руку и сказалъ:
— Вы хорошо сдѣлали, Іоркъ, но я напередъ зналъ, что вы поступите именно такимъ образомъ. Вы не могли же оставить этого бѣднягу безъ всякихъ средствъ къ существованію и непріученнаго ни къ какому занятію, способному дать кусокъ хлѣба. Это значило бы осудить его на вѣрную гибель, а я былъ убѣжденъ что вы ни подъ какимъ видомъ этого не сдѣлаете, если не ради вашего племянника, то во всякомъ случаѣ ради его отца.
— Дѣйствительно я не могу подвергнуть Тома заслуженной строгой карѣ. Я вынужденъ его простить ради его отца, родного моего брата Перси. Вы знаете вѣдь, какъ былъ мнѣ дорогъ Перси. Замѣтьте себѣ однако, что это должно оставаться въ тайнѣ отъ Тома, если я не буду сегодня ночью убитъ.
— Понимаю. Я не скажу объ этомъ ровнехонько ничего.
ebooksa