Гуляя, мы все время слѣдили за луной, и даже, возвратясь на веранду гостинницы, я не спускалъ съ нее глазъ. Дѣло въ томъ, что у меня сложилась теорія, по которой тяготѣніе рефракціи вліяетъ на атмосферическую компенсацію, вслѣдствіе чего преломленіе отъ земной поверхности должно проявлять наибольшій эффектъ тамъ, гдѣ проходятъ большія горныя цѣпи; если одическая и идиллическая силы при этомъ будутъ дѣйствовать одновременно, то легко можетъ случиться, что онѣ воспрепятствуютъ лунѣ подняться выше 12.000 футовъ надъ уровнемъ моря. Нѣкоторые изъ моихъ ученыхъ коллегъ встрѣтили эту смѣлую теорію съ крайнимъ презрѣніемъ, другіе просто молчаніемъ. Изъ числа первыхъ могу указать на профессора H — у, изъ числа вторыхъ профессора Т — ль. Такова профессіональная зависть, ни за что въ свѣтѣ не отнесется ученый доброжелательно къ теоріи, которую онъ не самъ составилъ. У этого народа совершенно отсутствуетъ товарищеское чувство; со крайней мѣрѣ, всѣ они страшно возставали, когда я называлъ ихъ собратьями или коллегами. Чтобы показать, какъ далеко можетъ иногда заходить ихъ неделикатность и злоба, достаточно сказать, что я предлагалъ профессору H — у опубликовать мою великую теорію, какъ собственное его открытіе; я даже просилъ его сдѣлать это, мало того, я предлагалъ ему, что самъ напечатаю и выдамъ ее за его собственную. А онъ, вмѣсто того, чтобы поблагодарить меня, сказалъ, что если я только попытаюсь навязать ему мою теорію, то онъ будетъ преслѣдовать меня судомъ за клевету. Я собирался уже предложить свое дѣтище мистеру Дарвину, зная его за человѣка безъ предразсудковъ, но мнѣ пришло въ голову, что онъ, быть можетъ, не будетъ ею заинтересованъ, такъ какъ оно не имѣетъ ничего общаго съ геральдіей.
Но теперь я радъ, что эта теорія принадлежитъ мнѣ, такъ какъ въ эту самую ночь, о которой я сейчасъ пишу, она была подтверждена самымъ блестящимъ образомъ. Высота Монблана около 16.000 футовъ, луна скрывается за нимъ совершенно, недалеко отъ Монблана находится пикъ, имѣющій высоту въ 12.216 футъ; когда луна, скользя позади ряда вершинъ, стала приближаться къ этому пику, я принялся слѣдить за ней съ величайшимъ волненіемъ и интересомъ; рѣшался вопросъ о репутаціи моей, какъ ученаго: черезъ минуту она провалится или будетъ установлена незыблемо. Невозможно описать того восторга, который подобно волнѣ прокатился по моей груди, когда я увидѣлъ, что луна спряталась за этотъ пикъ и прошла сзади него на такой высотѣ, что отъ верхняго ея края и до вершины горы оставалось болѣе, чѣмъ два фута четыре дюйма! Итакъ, моя честь спасена. Я говорилъ, что выше она подняться не можетъ, и слова мои оправдались. Надъ всѣми другими пиками она прошла сверху, но этого одного одолѣть она не могла.
Отъ одного изъ этихъ остроконечныхъ пальцевъ, въ-то время, когда за него зашла луна. поперекъ всего неба легла длинная, косая, рѣзкая тѣнь, что-то вродѣ чернаго луча, въ которомъ чувствовалась какая-то скрытая, невидимая сила, подобная той, которая заключена въ восходящей струѣ воды, выбрасываемой сильнымъ пожарнымъ насосомъ. Чрезвычайно любопытно было наблюдать эту рѣзкую тѣнь отъ земного предмета на такомъ неосязаемомъ экранѣ, какъ небесный сводъ.
Наконецъ, мы легли въ постель и вскорѣ заснули, но часа черезъ три я проснулся съ біеніемъ въ вискахъ и съ головой, болѣвшей какъ снаружи, такъ и внутри. Я былъ измученъ, еще не пришелъ въ сознаніе, глаза мои слипались. Я сейчасъ же нашелъ причину такого состоянія, это былъ ручей. Какъ во всѣхъ горныхъ деревняхъ Швейцаріи, такъ и вездѣ до дорогѣ шумъ этотъ неумолчно стоитъ въ ушахъ путника. Сначала онъ кажется даже музыкальнымъ, и настраиваетъ мысли на поэтическій ладъ, онъ усыпляетъ туриста въ его комфортабельной постели. Однако же, въ концѣ концовъ, туристъ начинаетъ замѣчать, что у него болитъ голова, хотя причины этой боли опредѣлить онъ еще не можетъ. Даже въ уединеніи, когда крутомъ царитъ глубочайшая тишина, въ ушахъ у него раздается какой-то слабый, отдаленный, ни на минуту не умолкающій шумъ, подобный тому, который слышится, если приложить къ уху морскую раковину, но и тутъ онъ еще не догадывается; умъ его погруженъ въ дремоту, охваченъ слабостью; онъ не въ состояніи задержаться на одной какой-нибудь мысли и строго прослѣдить ее до конца; если туристъ садится писать, онъ не можетъ сосредоточиться, не можетъ найти необходимаго ему слова, забываетъ, о чемъ онъ хочетъ говорить и сидитъ съ перомъ въ рукѣ, поднявъ голову, закрывъ глаза, и напряженно прислушиваясь къ раздающемуся въ его ушахъ шуму, подобному заглушенному грохоту отдаленнаго поѣзда. Звукъ этотъ не проходить даже во время самаго крѣпкаго сна, и несчастный поневолѣ слушаетъ его, слушаетъ напряженно, съ тревогою и кончаетъ тѣмъ, что, наконецъ, просыпается въ отчаяніи и совершенно измученный. И все-таки онъ не можетъ дать себѣ отчета въ этомъ явленіи. Такъ идетъ у него день за днемъ, и онъ чувствуетъ себя, какъ бы въ спальномъ вагонѣ. Въ концѣ концовъ требуется не менѣе недѣли времени, чтобы открыть, что причина всѣхъ его несчастій заключается въ шумѣ горнаго источника, шумѣ, который преслѣдуетъ его, не давая ни минуты отдыха. Тогда для него настаетъ время уѣзжать изъ Швейцаріи, потому что, разъ причина найдена, мученія его увеличатся въ нѣсколько разъ. Шумъ потока начинаетъ сводить его съ ума, а физическая боль становится невыносимой. При приближеніи къ одному изъ такихъ потоковъ, онъ испытываетъ такія мученія, что готовъ повернуть обратно, чтобы только избѣжать встрѣчи со своимъ врагомъ. Подобное же возбужденіе, прошедшее у меня послѣ отъѣзда изъ Швейцаріи, вновь охватило меня вслѣдствіе уличнаго шума и грохота, когда я мѣсяцевъ восемь или девять спустя пріѣхалъ въ Парижъ. Въ поискахъ за тишиной я даже забрался въ шестой этажъ гостинницы. Однажды около полночи, когда уличный шумъ почти затихъ, я собирался лечь спать, какъ вдругъ услышалъ какой-то новый своеобразный звукъ. Прислушиваюсь — нѣтъ сомнѣнія, какой-то развеселый лунатикъ отплясываетъ какъ разъ надъ моею головою что-то вродѣ сарабанды; пляшетъ очень осторожно, но тѣмъ не менѣе съ увлеченіемъ. Конечно, я сталъ ожидать, скоро ли онъ кончитъ. Тихо шаркая, онъ плясалъ пять долгихъ, долгихъ минутъ; затѣмъ послѣдовала пауза, затѣмъ что-то тяжело упало на полъ. «А, — подумалъ я про себя, — онъ снимаетъ съ себя сапоги — благодареніе небу, внушившему ему эту мысль». Послѣ минутной тишины шарканье послышалось снова. «Ужь не хочетъ ли это онъ попробовать танцовать въ одномъ сапогѣ?» подумалъ я про себя. Послѣдовала новая пауза и новый ударъ въ полъ. — «Это онъ снялъ съ себя другой сапогъ, наконецъ-то», — сказалъ я. Однако что-то не такъ. Шарканье послышалось снова. — «Чортъ его возьми, — вскричалъ я, — онъ танцуетъ въ туфляхъ!» — Минуту спустя настала обычная пауза, а затѣмъ новый ударъ чего-то объ полъ. «Проклятіе, да онъ въ двухъ парахъ сапогъ!» Прошелъ часъ, а волшебникъ этотъ все шаркаетъ и кидаетъ на полъ сапоги и накидалъ ихъ цѣлыхъ двадцать пять паръ. Я былъ доведенъ до бѣшенства. Схвативъ ружье, я ползкомъ началъ подкрадываться къ своему врагу. Какой-то парень стоялъ среди цѣлаго акра наваленныхъ въ груду сапогъ; на рукѣ у него былъ надѣтъ тоже сапогъ, съ которымъ онъ танцовалъ — виноватъ, который онъ ч_и_с_т_и_л_ъ щ_е_т_к_о_ю. Такимъ образомъ, тайна объяснилась. Человѣкъ этотъ вовсе не плясалъ. Это былъ «чистильщикъ» при гостинницѣ, находившійся при исполненіи служебныхъ обязанностей.
ГЛАВА XIV
На слѣдующее утро нашего пребыванія въ Шамони послѣ завтрака мы вышли на дворъ и занялись наблюденіемъ надъ суетой туристовъ, изъ которыхъ одни въ сопровожденіи цѣлаго отряда муловъ, проводниковъ и носильщиковъ отправлялись въ горы, другіе же возвращались оттуда. Затѣмъ, мы смотрѣли въ телескопъ на снѣжную вершину Монблана, которая подъ солнечными лучами сверкала какъ бы осыпанная брилліантами, и, казалось, лежала отъ насъ въ разстояніи какихъ-нибудь пяти сотенъ ярдовъ. Невооруженнымъ глазомъ мы съ трудомъ могли разсмотрѣть на Pierre Pointue, около большого ледника, на высотѣ около 3.000 футовъ надъ уровнемъ долины, маленькій домикъ, но въ телескопъ мы легко различали малѣйшія мелочи. Въ то время, когда я смотрѣлъ въ телескопъ, мимо домика ѣхала на мулѣ какая-то женщина, и я разглядѣлъ ее до того подробно, что могъ бы описать, какъ была она одѣта. Я видѣлъ, какъ она кивала головой людямъ, бывшимъ въ долинѣ, какъ она понукала поводьями своего мула, какъ защищала рукою отъ солнца свои глаза. Мнѣ рѣдко приходилось имѣть дѣло съ телескопомъ, а въ хорошій телескопъ раньше и совсѣмъ не приходилось смотрѣть; мнѣ казалось просто невѣроятнымъ, чтобы эта женщина находилась такъ далеко отъ меня, и я былъ убѣжденъ, что разсмотрю всѣ эти подробности невооруженнымъ глазомъ. Но какъ только я пробовалъ это, какъ и мулъ и всѣ люди, которые тамъ находились, исчезли, и самый домикъ сдѣлался крошечнымъ и едва замѣтнымъ. Я приложился къ телескопу и снова все ожило. На стѣнѣ дома появилась рѣзкая тѣнь мула съ сидящей на немъ женщиной, и мало того, я видѣлъ, какъ тѣнь мула хлопала своими длинными ушами.
Телескопулистъ или телескопуляратъ — не знаю, какъ будетъ правильнѣе, — сказалъ, что одна партія туристовъ какъ разъ совершаетъ въ настоящее время восхожденіе на Монбланъ и съ минуты на минуту должна появиться на самой вершинѣ горы. Мы порѣшили дожидаться ея появленія.
Внезапно у меня мелькнула великолѣпная мысль. Я захотѣлъ побывать вмѣстѣ съ этой партіей на самой вершинѣ Монблана, единственно съ тою цѣлью, чтобы имѣть право говорить, что и я былъ тамъ съ ними. Я даже надѣялся, что, при помощи телескопа, мнѣ удастся взобраться на цѣлые семь футовъ выше самаго высокаго человѣка. Хозяинъ телескопа подтвердилъ, что кто вполнѣ возможно. «Сколько же будетъ стоить исполненіе моего желанія?» спросилъ я его. Онъ отвѣчалъ, что это обойдется мнѣ одинъ франкъ. «А сколько же стоитъ полное восхожденіе?» — «Три франка».
Тогда я сейчасъ же рѣшилъ совершить полное восхожденіе, но предварительно я спросилъ, не предвидится ли какой опасности? Онъ отвѣчалъ, что ни малѣйшей — не для телескопа, конечно; по его словамъ, онъ сводилъ такъ уже очень многихъ, и ни одинъ человѣкъ не погибъ. Тогда я спросилъ, сколько будетъ стоить, если я возьму въ это путешествіе и своего компаніона. а равно и столько носильщиковъ и проводниковъ, сколько окажется необходимымъ. Онъ отвѣтилъ, что Гаррисъ можетъ сопровождать меня за два франка, что же касается до проводниковъ и носильщиковъ, то, если мы не очень уже робки, то онъ считаетъ ихъ даже лишними, такъ какъ въ восхожденіяхъ, предпринимаемыхъ при помощи телескопа, отъ нихъ можно ожидать скорѣе затрудненій, чѣмъ помощи. Онъ прибавилъ, что вышеупомянутая партія приближается въ настоящее время къ самому трудному мѣсту пути, и что если мы поторопимся, то минутъ черезъ десять мы ее догонимъ и, соединясь съ нею, безвозмездно воспользуемся ея проводниками и носильщиками, о чемъ они даже не будутъ и знать.
Я отвѣчалъ, что мы отправляемся немедленно. Я увѣренъ, что сказалъ это спокойно, хотя и чувствовалъ, что щеки у меня поблѣднѣли и по тѣлу пробѣгаетъ дрожь при мысли объ опасностяхъ того предпріятія, на которое я такъ необдуманно пускался. Но старинный бѣсъ авантюризма словно подталкивалъ меня, и я сказалъ, что разъ я что-нибудь рѣшилъ, то назадъ ужь не пойду; я взойду на Монбланъ, хоть бы это стоило мнѣ жизни. Я обратился къ телескописту и приказалъ ему наставить свою машину въ должномъ направленіи и отправить насъ въ путь.
Гаррисъ испугался было и не хотѣлъ идти, но мнѣ удалось ободрить его, сказавъ, что всю дорогу я буду держать его за руку; тогда только онъ согласился, но и то вначалѣ немного дрожалъ отъ страха. Бросивъ послѣдній прощальный взоръ на окружающій роскошный лѣтній пейзажъ, я смѣло и рѣшительно приложился глазомъ къ стеклышку трубы и приготовился карабкаться по вѣчному снѣгу угрюмаго ледника.
Съ большими предосторожностями мы направились поперекъ большого Боссонскаго ледника, перебираясь черезъ ужасныя, зіяющія разсѣлины и лавируя среди величественныхъ утесовъ и ледяныхъ башенъ, съ карнизовъ которыхъ свѣшивались гигантскія ледяныя сосульки. Снѣжная пустыня, разстилавшаяся вокругъ насъ во всѣ стороны, была дика и угрюма выше всякаго описанія, а окружавшія насъ опасности были такъ велики, что временами я думалъ о возвращеніи. Однако, собравъ все свое мужество, я рѣшилъ идти впередъ.
Пересѣкши благополучно весь ледникъ, мы съ величайшею поспѣшностью начали карабкаться по крутизнѣ, которая за нимъ начиналась. Минутъ черезъ семь послѣ выступленія, мы доcтигли пункта, въ которомъ характеръ мѣстности радикально измѣнялся, передъ нашими глазами разстилалась и уходила къ небу, повидимому безпредѣльная покатость, покрытая сверкающимъ снѣгомъ. Глядя на эту чудовищную наклонную плоскость, при чемъ глаза мои упирались въ отдаленное небо, я чувствовалъ, что въ сравненіи съ этимъ все великое, все грандіозное, что приходилось мнѣ видѣть раньше, превращается въ ничтожное, микроскопическое.
Отдохнувъ съ минуту, мы поспѣшно двинулись далѣе. Не прошло и трехъ минутъ, какъ мы уже замѣтили впереди себя партію туристовъ и остановились, съ цѣлью наблюдать за нею. Съ трудомъ двигалась она по идущему накось длинному снѣговому гребню. Туристы, въ числѣ двѣнадцати человѣкъ, были связаны одною общею веревкою и, сохраняя разстояніе другъ отъ друга около пятнадцати футовъ, шли слѣдомъ въ одну линію, рѣзко выдѣляясь на чистой синевѣ неба. Въ числѣ ихъ была одна женщина. Мы видѣли, какъ ноги ихъ подымались и опускались; мы видѣли, какъ разомъ заносили они свои альпенштоки, казавшіеся какими-то маятниками, и съ силою упирались на нихъ; мы видѣли, какъ дама махала платкомъ. Подъемъ совершался медленно и съ большимъ трудомъ; съ трехъ часовъ утра отъ самаго Grands Mulets, что на Боссонскомъ ледникѣ, начался этотъ ужасный подъемъ, а теперь было уже одиннадцать часовъ. Мы видѣли, какъ они сѣли отдыхать на снѣгъ и пили что-то изъ бутылки. Минуту спустя они поднялись, чтобы совершить послѣдній переходъ; тогда двинулись и мы и скоро соединились съ ними.
Наконецъ, мы всѣ вмѣстѣ стоимъ на вершинѣ! Какая картина разстилается подъ нами внизу! Далеко на сѣверо-западъ текутъ и волнуются молчаливыя волны Фарнезскаго Оберланда, снѣжныя вершины котораго вслѣдствіе значительнаго разстоянія мерцаютъ нѣжнымъ мягкимъ свѣтомъ; на сѣверѣ поднимаются гигантскія формы Боббельгорна, задрапированнаго сверху до половины высоты сѣрымъ грозовымъ облакомъ, за нимъ, направо, тянется громадная цѣпь Цизальпійскихъ Кордильеровъ, потонувшихъ въ какомъ-то туманѣ; на востокѣ поднимаются колоссальныя массы Зодельгорна, Фуддельгорна и Диннергорна, вершины которыхъ свободны отъ облаковъ и сверкаютъ на солнцѣ бѣлымъ холоднымъ блескомъ; за ними едва виднѣется линія Гатскихъ горъ и Аллеганскихъ; на югѣ вздымается дымящійся пикъ Понокатепетла и недоступная вершина Скраббльгорна, на западѣ-юго-западѣ протянулся величественный хребетъ Гималаевъ, точно дремлющихъ въ пурпуровомъ заревѣ; а за ними весь видимый горизонтъ занимало взволнованное, залитое солнцемъ море Альповъ, среди общей массы которыхъ то тамъ, то здѣсь поднимались могущественные, какъ бы парящіе, куполы отдѣльныхъ великановъ; вонъ Ботльгорнъ, вонъ Садльгорпъ, Шовельгорнъ и Нудергорнъ.
Пораженные такимъ зрѣлищемъ, мы оба разомъ издали оглушительный, восторженный крикъ. Удивленный человѣкъ, стоявшій по близости, не выдержалъ.
— Стыдитесь, — сказалъ онъ, — чего это вы такъ орете, да еще на улицѣ.
Замѣчаніе это моментально перенесло меня обратно внизъ, въ Шамони. Давъ незнакомцу пару дружескихъ совѣтовъ и покончивъ съ нимъ, я обратился къ хозяину телескопа, заплатилъ ему полностью, что слѣдовало, и сказалъ, что мы совершенно очарованы своимъ путешествіемъ и остаемся здѣсь, не желая снова подниматься на гору, откуда ему пришлось бы добывать насъ помощію телескопа. Слова эти, конечно, ужасно его обрадовали, такъ какъ мы могли бы вѣдь опять отправиться въ прерванное путешествіе, а это не мало прибавило бы ему хлопотъ.
Я полагалъ, что теперь-то мы ужь неоспоримо имѣемъ право на дипломъ; поэтому я снова отправился къ начальнику проводниковъ, но тотъ подъ разными предлогами отказывалъ намъ, и кончилось тѣмъ, что мы такъ и уѣхали изъ Шанони, не получивъ дипломовъ. Вотъ какое сильное предубѣжденіе имѣетъ этотъ человѣкъ противъ нашей національноcти! Мы утѣшались тѣмъ, что порядочно таки надоѣли ему, такъ что не скоро онъ забудетъ насъ и наше восхожденіе. Однажды, онъ даже сказалъ, что ужасно сожалѣетъ, что въ Шамони нѣтъ убѣжища для умалишенныхъ, изъ чего мы поняли, что онъ, дѣйствительно, опасался, что мы доведемъ его до умопомѣшательства. Не буду скрывать, что таково и было наше намѣреніе, выполнить которое помѣшалъ намъ только недостатокъ времени.
Не смѣю совѣтовать читателю тотъ или другой способъ восхожденія на Монбланъ. Скажу только слѣдующее: человѣку слабому, робкому такое путешествіе врядъ ли доставитъ удовольствіе по причинѣ трудностей и даже страданій съ нимъ сопряженныхъ. Человѣку же молодому, съ хорошими нервами и здоровьемъ, со смѣлымъ и твердымъ характеромъ, имѣющему къ тому же возможность хорошо обезпечитъ свое семейство на случай какого-нибудь несчастія, такому, повторяю я, человѣку эта прогулка можетъ доставить громадное наслажденіе, а картина, которая откроется его глазамъ, далеко превзойдетъ все видѣнное имъ и не изгладится у него въ памяти во всю его жизнь.
ebooksa