— Что бы я хотел сказать. Некоторые считают, доставь в вытрезвитель на одного больше, чем в прошлом году, и все нормально. Это неправильно. Это формальный подход. И все вы, наверно, понимаете, но сознательно идете на это. Если бы те из вас, кто подбирает пьяных на улицах, добросовестно занимался своим делом, а не стремился побыстрее за час-другой набить вытрезвитель и тут же разъехаться по домам, то у нас бы дела шли гораздо лучше. Тогда не приходилось бы везти сюда кого попало. И жалоб, и стука, и крика было бы куда меньше. А то вчера… В районе поголовные пьянки. И пьют не только после работы, когда вы патрулируете, а с утра, в обеденный перерыв, в пересменок. А вы, вижу, облегчили себе жизнь, создали вольготный режим. Поэтому не будем исходить из так называемого злосчастного плюса. Далее. Чтобы я больше ласточек в коридорах не видел. Дело даже не в самой жестокости, а в издевательстве над честью милицейского работника. Вчера это я так принял. Уже не говорю, как порочит нас ночной случай. Кореньков, вы понимаете, о чем я говорю? Не знаю, как долго еще проболеет Никодим Никодимыч, но прошу ко всему сказанному отнестись серьезно. Есть вопросы?
— Можно я? — осторожно спросил Кисунев.
— Да, конечно.
— Мы, Афанасий Герасимыч, конечно, согласны с вами. И ответственность надо повышать. И дисциплину укреплять. И заботиться о результатах. Но вы не знаете, каждый должен быть заинтересован в своем труде. Должна быть хоть какая-нибудь выгода. И начальство об этом должно думать. А не наезжать танком…
— Правильно, правильно, — поддакнул Кореньков. — Никодим Никодимыч придумал хорошую систему. Уж он-то о стимулах никогда не забывал. Каждого поддержим. И мой вам совет — не спешите ломать наши порядки. Как говорят, в чужой церкви свои уставы. Вот нам и надо находить взаимный контакт. А что работать надо лучше, никто не возражает.
— Вы-то уж лучше бы помолчали, — заново взорвался Комлев. — Наш разговор с вами еще не окончен. А что касается нажима, то ничего особого от вас всех не требую. Только обычной человеческой честности и порядка. Что молчит наш аксакал? — посмотрел на Крячко, ища у него поддержки.
— Да что сказать, Афанасий Герасимович… Поживем, узнаем. Столько перевидано… А вот насчет вязок вы правильно, грех ими пользоваться… Постучат и успокоятся. Это у Альберта Владимировича рецидив такой…
— У нас ведь не колония строгого режима, — проговорил Бусоргин.
— А вы, Афанасий Герасимыч, что-то на третий день работы выглядите совсем усталым, — проговорила Татьяна Исидоровна..
— Что об этом говорить… — произнес Комлев. — Ну, да ладно. По рабочим местам.
Все стали выходить.
Пустоболтов задержался около Комлева.
— Я насчет вязок. Все понял. Вопрос снят.
— Надеюсь. Но за вчерашнее все равно отвечать придется.
— С какой стати?
— Жалобы пойдут…
— От кого?
— От тех, кого вы вчера вязали.
— Да они и не цыкнут. Ведь с ними ссориться… Любой алкаш понимает…
— Понимает?
ebooksa