Над одним грубым картонажем вдруг замер: именно сегодня истекал срок расследования и, согласно закону, — уже точно знал об этом — дело должно было быть либо закончено до полуночи, либо срок его продлевался.
К ответственности привлекалась Недосекина Валентина Ивановна за тунеядство и за злостное уклонение от уплаты алиментов. Комлев не мог взять в толк, как можно было в двадцать пять лет заработать такую статью, которая по сути своей неприменима к женщине, основной труд которой, как он считал, складывался из домашних многочисленных и разнообразных хлопот. Все, что происходило вне дома, казалось несущественным и второстепенным. А тут выходило, что именно это несущественное становилось главным.
Невольно возникло желание помочь Недосекиной. Долистав дело до конца, обнаружил, что в нем не хватает заключения о трудоспособности обвиняемой. Отметил про себя, что адрес ее на участке Тормошилова. Пододвинул к себе пластмассовый чернильного цвета телефон:
— Опорный пункт?
— Он самый.
— Мне Тормошилова.
— Слушаю.
— Иван Иванович? Это Комлев.
— Чего тебе, замполит?
— … Был да сплыл. Теперь — следователь уже.
— Шутишь, небось…
— Какие там шутки.
— А я-то думал, ты понял, что к чему. Значит, снова в пекло…
Комлев промолчал.
— И что ты ко мне звонишь?
— Мне нужна Недосекина Валентина Ивановна.
— Валюха? Ты по ее делу?
— Да вот. Обнаружил в затвеевском сейфе.
— Не завидую. Доиграешься. Тоже посадят… Шутю. Значит, тебе Швалюшку?
— Как, как?