— Я не позволю! Ты развратный тип. Я буду защищаться. Что ты так злобно на меня смотришь? Ты убить меня хочешь?
Борис Петрович попытался изобразить примирительный жест, подняв вверх обе ладони, но в этот момент сознание покинуло его.
Он обмяк и упал, опрокинув столик с остатками пиршества.
Елизавета стояла неподвижно минуты две, пока в комнату не влетел Лобачев с большой пластиковой бутылкой. Он был в форме майора полиции.
— Это было великолепно, Лиза. Не ожидал! Дай я тебя поцелую. Ты великая актриса. Ты прямо Нежданова и Ермолова в одном флаконе.
— Да, я играла хорошо. Но очень боялась, что он раньше начнет.
— Все в порядке. Ты только сейчас не волнуйся. У нас есть минимум полчаса. Доза проверенная. Ты давай ложись сюда, а я из тебя буду труп делать.
— Я пойду сначала в туалет, — как-то отрешенно произнесла Елизавета.
— Правильно, милая. Лучше сейчас. Трупу менее сподручно бегать в туалет.
Когда она вернулась, он стаскивал с Корноухова брюки.
— Помоги, Лиза. Тяжелый он. И давай трусы снимем. Да не стесняйся ты. Мужиков, что ли, голых не видела. Сейчас мы тебя покрасим.
Лобачев открыл бутылку и начал разбрызгивать ее содержимое на рубашку Корноухова. Затем он налил немного себе на ладони, растер и сделал два четких отпечатка на рукавах рубахи.
— Это, Лиза, настоящая кровь. Но куриная. Пришлось поехать в Томилино на птицефабрику.
— Противно с настоящей кровью.
— Терпи, Елизавета. А теперь ты на кровать ложись. Хорошее было у тебя платье.
Федор взял нож, сделал несколько разрезов в районе груди и живота. Потом обильно полил эти места куриной кровью.
— Нормально. А теперь создаем картину изнасилования. Ты уж извини, Елизавета, но юбку я подниму выше пояса. И теперь — главное.
Лобачев встал перед Елизаветой на колени и осторожно дотронулся до ее трусов и стал тянуть резинку вниз.
Она мягко отстранила его:
— Не теперь, Федор. Не надо сейчас. Потом.