– Раз ты все это сознаешь, почему в таком случае не присоединился к нам? – осведомился я.
– Потому что я люблю вас не больше, чем их, даже вполовину меньше. Они – то, что вы и ваши отцы сделали из них! А кто, черт возьми, вы и ваши отцы? Что вы собой представляете? Грабители человеческого труда – вот вы кто! Они мне мало нравятся, а вот вы и ваши отцы совсем мне не нравитесь. Я люблю только себя и свою кривую спину – живое доказательство того, что нет никакого Бога и что Броунинг – лгун!
– Присоединяйся к нам теперь, – сказал я, покорно перенося его гнев. – Это принесет большое облегчение твоей спине.
– Ну вас к черту! – был его ответ. – Уходите себе на бак и разрушайте шлюпки. Можете повесить некоторых из них, но ко мне по закону вы и притронуться не можете. Я искалеченный жизнью и обстоятельствами человек, слишком слабый для того, чтобы на кого-нибудь поднять руку. Я – пушинка, носимая ветром вместе с сором, который собрали люди с сильными спинами и безмозглыми головами.
– Ну, как тебе угодно, – сказал я.
– Не очень-то мне угодно, – возразил он, – быть тем, что я есть, мгновенной вспышкой во мраке, который люди называют жизнью. Скажите, пожалуйста, почему я не создан бабочкой или же жирной свиньей у полного корыта? Или же просто самым обыкновенным смертным с нормальной, прямой спиной, которого любила бы женщина? Отправляйтесь к лодкам и уничтожайте их. Играйте, пока у вас на то есть охота. А все равно вы кончите точно так же, как и я. И мрак ваш будет ровно такой же, как и мой мрак…
– Как видно, полное брюхо возвращает мужество! – презрительно заметил я.
– А вот на пустой желудок яд моей ненависти превращается в едкую кислоту. Идите, ломайте шлюпки!
– Чья идея – серные газы? – спросил я.
– Я не назову вам имени этого человека, но я завидовал ему до тех лишь пор, пока его затея не потерпела неудачу. А чья идея была облить Берта Райна серной кислотой? Я думаю, что он останется без лица, потому что оно отпадает клочьями.
– И я тебе тоже не отвечу на вопрос, – промолвил я, – скажу лишь одно: это была не моя идея!
– Хорошо, – насмешливо произнес он. – На разных судах – разные обычаи, как сказал ваш кок!
Не раньше того, как я закончил дело на баке и вернулся на корму, я мог в точности уяснить себе истинный характер этого странного человека. Несомненно, Муллиган Джекобс мог бы быть артистом, поэтом-философом, если бы только не родился с кривой спиной!
Итак, мы уничтожили шлюпки. С помощью ломов и топоров этот труд оказался гораздо легче, чем я предполагал. На крышах обеих рубок мы оставили множество обломков, причем люди с топазовыми глазами работали самым энергичным образом, и мы вернулись на корму без единого выстрела с какой-либо стороны. Бак, конечно, проснулся от поднятого шума, но не предпринял никаких попыток помешать нам.
И вот тут-то я должен снова пожаловаться на наших морских новеллистов, описывающих нравы и обычаи моряков. Два десятка человек, головорезы с самым темным прошлым, отлично знакомые и с тюрьмой, и с виселицей, конечно, должны были вступить с нами в бой! И все же эта шайка, видя, как на ее глазах мы уничтожаем ее последнюю возможность к бегству, не предприняла ровно ничего.
– Все-таки, где они доставали пищу? – спросил меня попозже буфетчик.
Этот вопрос он задавал мне ежедневно, начиная с того самого дня, как мистер Пайк стал ломать себе над этим голову. Интересно знать, ответил ли бы мне Муллиган Джекобс, если бы я задал ему этот вопрос? Во всяком случае, на суде в Вальпараисо на этот вопрос будет получен точный ответ. В настоящее же время мне придется смириться с тем, что буфетчик ежедневно и по-прежнему будет приставать ко мне.
– Это убийство и мятеж в открытом море! – сказал я им сегодня, когда они подошли к корме с жалобой на то, что я уничтожил шлюпки, и с вопросом, что я намерен предпринять дальше.
И когда, стоя на краю кормы, я взглянул с моего высокого места на этих жалких людей, перед моими глазами отчетливо вырисовалось видение прошлого: все поколения моего безумного, жестокого и властного рода. С тех пор как мы оставили Балтимору, уже три человека, три господина, занимавшие это высокое место, ушли из жизни: Самурай, мистер Пайк и мистер Меллер. Теперь стоял здесь я, четвертый, не моряк, просто господин только по крови, потомок моих предков! И работа на «Эльсиноре» продолжается!
Берт Райн, с забинтованными лицом и головой, стоял подо мной, и я чувствовал к нему известный оттенок уважения. Несмотря на свое гетто, он – тоже господин над своей шайкой. Нози Мёрфи и Кид Твист стояли плечом к плечу рядом со своим пострадавшим вождем-висельником. Это он выразил желание – в результате отчаянных страданий – как можно скорее попасть на землю и обратиться к докторам. Он предпочел риск оказаться на суде риску потерять жизнь или, может быть, зрение.