— А меня теперь саму нужно нести на руках.
— Не болтай лишнего, — уже строго заметила мать. Я наполнил ведро водой и, простившись с Анной Алексеевной, пошел через виноградник в гору. Маринка, шедшая вслед за мной, сказала:
— Выйдем за виноградник — там я помогу вам нести ведро.
— Вы что, хотите, чтобы меня засмеяли ребята?
— А они не узнают.
— Узнают — не узнают, я же сам потом себе не прощу.
— Ну тогда поставьте ведро и отдохните. Кстати и виноградник мы уже прошли.
Я поставил ведро на каменистый уступ и машинально вытянул из кармана распечатанную пачку папирос. Только когда начал извлекать папиросу, вспомнил о данном слове не курить. Я перевел взгляд на Маринку. Она с любопытством следила за тем, что я буду делать дальше.
— Не буду, не буду, — я смял пачку и бросил ее далеко в кустарниковые заросли. Маринка, довольная, смешно сморщила свой носик, минуту постояла, молча разглядывая мою неуклюжую фигуру, и сказала:
— Приходите к нам, когда сможете.
— Спасибо, Маринка. Обязательно приду.
— До свидания, — и она подала мне руку, маленькую, почти детскую. Мне даже совестно стало, глядя на свою ладонь-лопату, которую я протягивал Маринке.
2
Пришел я в расположение поста, когда все уже пообедали. Демидченко сидел на камне у края площадки и набивал махоркой скрученную из газетной бумаги длинную воронкообразную трубку, или, как мы называли ее, козью ножку. Меня он, казалось, не замечал, не реагировал даже на доклад о моем возвращении. За время вот такого нарочитого молчания подчиненный, как я заметил, приходил в уныние, а самого Демидченко начинала душить злоба. Но меня не так-то просто вывести из равновесия. Я же понимаю, что он просто ищет придирку. Но для чего?
— Где прохлаждались столько? Вы что, на курорт приехали? — спросил наконец Демидченко.
«Что ему нужно от меня? Ведь я же не претендую на его должность. Да о какой претензии может идти речь, когда я просто рядовой краснофлотец, а он — старшина второй статьи. Я не даю ему ни малейшего повода упрекнуть меня в неуважении к его авторитету командира. Самое большое мое желание состоит в том, чтобы он относился ко мне так, как относится к моим сослуживцам, не более. Но так не получается. Почему? — не раз задавал я себе вопрос. — Неужели есть такие люди, которые за твою помощь готовы преследовать тебя до конца своей жизни? Нет, я не верю в существование таких людей. Тогда что еще может быть причиной, которая заставляет Демидченко так остро ненавидеть меня?» Я теряюсь в догадках, но придумать ничего не могу.
— Отвечайте, когда вас спрашивает командир.
— А что ему отвечать, товарищ старшина второй статьи, когда вы его сами послали, — вступился за меня радист Лученок.
— Вас не спрашивают. Тоже мне адвокат нашелся. Я жду, — напомнил свое требование Демидченко.
— Неудобно было отказываться от угощения.