— Вы были у них дома, — немного успокоился Демидченко. — Как они?
— Люди как люди. По-моему, даже хорошие.
— Плохие сначала тоже кажутся хорошими.
Я все чаще задаю себе вопрос: почему так резко изменился характер Васьки? Теперь начинаю понимать, что не изменился, остался прежним. Да за такое сравнительно короткое время он и не мог измениться. Эгоист остается эгоистом всегда, при любых условиях, в любой обстановке. Он, как хамелеон, меняет лишь поведенческие реакции: в условиях зависимости угождает, приторно льстит, наушничает; в подходящей обстановке— мстит неугодным, создает атмосферу подозрительности, окружает себя такими же людьми, как и он сам. Как отличить эгоиста от порядочного человека? Как отличить от цветущих растений африканского хамелеона, который принимает окраску не только зеленых листьев, но и желтых цветов? Нелегкая это задача. Решение оказалось не под силу не только мне, но даже тем командирам, которые присваивали Демидченко звание старшины второй статьи. Теперь же моя задача заключается в том, чтобы, как говорят, не наломать дров. В моем положении, когда я не знаю истинной причины его ненависти ко мне, когда любой мой шаг можно истолковать так, как вздумается моему командиру, это тоже нелегкая задача.
В сложившейся ситуации с Хрусталевой возражать Демидченко, как я понял, бесполезно. Лучше взять инициативу на себя, разобраться во всем и потом спокойно сказать: «Все нормально, товарищ старшина второй статьи».
— Чтобы не оказаться нам ротозеями, разрешите, товарищ командир, разузнать все поподробнее, — обратился я к Демидченко.
— Вы, краснофлотец Нагорный, подбирайте выражения. Уж много вы на себя берете.
Напыжился индюк, распустил свои перья. Обиделся за «ротозея».
— Товарищ старшина второй статьи, ведь кашу заварил-то я, мне и расхлебывать ее. А значит, ротозеем могу оказаться именно я, а не кто-нибудь другой.
Это, кажется, немного успокоило Демидченко.
— Конечно, надо бы проверить. Но как? Сразу раздувать это дело, может, не стоит.
— А если сделать так, — предложил я, не очень веря в то, что Демидченко согласится с моим планом. — Схожу в школу, где учится Маринка. Под удобным предлогом узнаю, кто она и чем увлекается.
— Какой же предлог можно придумать?
— Связь с комсомольцами класса, в котором учится Маринка. По-моему, это стоящее дело.
— Пожалуй, — согласился Демидченко. — Пошлем для этого дела Звягинцева.
Я так и знал, что Демидченко, если в чем-то и согласится со мною, то сделает так, чтобы моего участия в этом не было.
— Товарищ старшина второй статьи, — сделал я еще одну попытку поправить дело, — кто пойдет в школу, это не имеет значения. Но важно другое, важно не испортить дела. Ну кому, как не мне, хорошо знакомому с семьей Хрусталевых, удобнее и проще довести дело до конца?
Шла бы речь о чем-либо другом, Демидченко, я глубоко убежден, ни за что не согласился бы с моим предложением. Но в этой ситуации он все же вынужден был пойти на уступку:
— Ладно. Только без фокусов.
Что он имел в виду, говоря о фокусах, я так и не понял.