Обратной дороги нет ,

Боткин стал рассказывать.

— Когда вы кинулись на часового, мы видели, хотели уже к флагу податься. Но в это время, глядим, смена идет — двое, наверное, разводящий и караульный. Идут мимо нас и точно в вашу сторону. Ну, думаю, сейчас увидят, как вы с часовым возитесь, — поднимут хай! Как только они поравнялись с кустами, где мы сидели с Голощаповым, мы прыг на них. Втихую думали сделать. Я своего по башке прикладом, а Голощапов своего ножом хотел…

Неожиданно темное тело Голощапова, не подававшее до этого признаков жизни, шевельнулось, и он сказал слабым, но ядовитым голосом:

— Хотел, хотел, да хотелка не вышла.

Я быстро склонился к нему:

— Ты жив?

— Да живой, что мне сделается!

Сначала засмеялся один разведчик, потом захохотали другие. Через минуту солдаты закатывались от смеха. Они тряслись и валились на землю, хлопали в исступлении по ней руками. Не удержался и я, тоже захохотал. Смех все нарастал и набирал силу, будто сорвавшийся с горы снежный ком. Я переборол себя и остановился, сообразил: «Нервное напряжение сходит — разрядка!»

— Стой, ребята! — крикнул я. — Стой, дайте человеку рассказать до конца.

Смех прекратился не сразу, кое-кто еще похохатывал и всхлипывал.

Желая отвлечь людей, я сказал: — Давай, Голощапов, рассказывай.

— Чё тут рассказывать! Не успел я его ножом пырнуть, вижу, он рот разевает и сей минут заголосит. Смекнул я так: успеет крикнуть — всем нам конец. С переполоху я нож бросил и вцепился ему пальцами в глотку, чтоб не заорал он, значит. Давлю его, что есть силы, а он, падлюка, руками и ногами от меня отбивается, ну просто скребет по всей морде. Повалились мы на землю, и тут ему под руку ножик мой пришелся. Первый раз он мне глубоко засадил — сила в нем еще была, — так и почуял я, как железо холодное промеж ребер у меня прошло. А я все держу горло-то его, не выпускаю. Дальше уж не помню, сомлел.

Досказывал Боткин.

— Задавил он его начисто. Аж пальцы заклинило, ело отодрал я его от фашиста.

— В общем, срамота получилась — поганый фашист меня моим же ножом чуть не заколол, — горько вздохнул Голощапов.

— Ты молодец, — похвалил я его, — если бы он пикнул, нам не уйти.

Голощапов, верный своей привычке, засопел, видно, искал, кого бы поругать, но поскольку разговор шел о нем, он о себе и сказал:

— Какой там молодец? Я сам чуть не завыл, когда он меня, как мясную тушу, разделывал.

— Ты хорошо его перевязал? — спросил я Боткина.

— Одну рану, которая в боку, перетянул, а на другие бинтов не хватило — и его, и свой пакет потратил.