– Жестокий я, по должности и от рождения.
– Жестокий?
– Да! Когда следует.
– А когда следует?
– Когда этого требует закон.
– И вы неспособны прощать? Совсем неспособны?
Вот, думаю, куда ты гнешь!
– Почему же, – говорю. – Только смотря кого и смотря за что.
Остановилась она. Сказала – тихо так, без нажима:
– Ну что ж, спасибо за разговор… Прощайте.
– Прощайте, гражданка.
И больше уж не оборачивался я. Шёл и думал. Сильно задумался, даже о Пеке забыл. Что это, размышляю, значит? Что ей понадобилось от меня? «Могли бы вы простить?..»
Вот тут–то и оборвал мои мысли визг трамвайных тормозов. И – крик. Страшный – он и сейчас ещё звучит у меня в ушах.
…Пока пробежали мы с Пекой двадцать метров от угла до вросшего в землю трамвая, толпа собралась изрядная. Спины, локти, руки – не продерешься. Галдят. «Женщина… – слышу. – Молодая?.. Да уж насмерть… Красивая…»
Пека за рукав уцепился, висит, как гиря. Ноет:
– Сереж, а Сереж… Я башмак потерял.
– Отстань, – говорю.
И – плечом вперед – в толпу. Еле продрался. И скорее угадал, чем увидел, – Зося…
Когда я наклонился над ней, она ещё жила.
ГЛАВА 18