Ордер этот прокурор оторвал, что называется, от живого, с риском для здоровья – в переносном смысле, да и в прямом тоже, поскольку подметки у него на туфлях были худые, текли, а весенняя холодная грязь, как известно, лучший помощник разных простуд.
Подумал я об этом и хотел было отказаться от подарка, но вспомнил Пеку, сидящего «на приколе», и… взял.
В воскресенье отправились мы с Пекой в магазин. Вымолил я у заведующего вместо галош ботинки, обул Комарова–младшего, и в самом расчудесном расположении духа отправились мы с ним гулять на Бульварное кольцо. И – встретили Зосю.
Если б не окликнула она меня, то я бы её не узнал – сильно она изменилась. Похудела. Поблекла как–то. Одни глаза прежние – огромные, голубые, из юношеского сна.
– Гуляете? – спрашивает и улыбается едва–едва, самыми уголками губ. – Это ваш сын?
– Сын! – говорю.
– Большой…
– Большой, – говорю, а сам думаю: «Вот, черт, столкнула нас нелегкая! И надо же!» – Извините, – говорю, – нам сюда…
– И мне…
Не гнать же её?
Прошагали мы по бульвару до Никитских ворот: я впереди, Пека где–то сбоку, сам по себе, а Зося чуть сзади – еле поспевает за моим быстрым шагом, но держится, не отстает.
И тут я взбесился. Остановился, поправил очки и говорю – с максимально возможной грубостью:
– Послушайте, неужели вы не видите, что нам не по пути?
– Вижу, – говорит.
– Вот и идите своей дорогой!
Улыбнулась она. Тихо, бесцветно.
– Зачем же, – говорит, – грубить?
– Затем, – говорю, – что болтать с вами о цветочках и погоде не намерен!
– Что ж, – говорит, – до свидания.
Повернулась и пошла.
ebooksa