Поединок. Выпуск 4

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну что же, мы и к этому готовы, – уверенно сказал Семенов. – Теперь ваше дело дрянь, – засмеялся он, – попались мне на старую разработку…

Болельщики почтительно глядели, как быстро реализует свой материальный перевес новый гость Дома творчества. Но Герасимов уже не обращал внимания на шахматную доску. Как живой, стоял перед ним старый учитель…

Не успел Василий Иванович дойти до маленькой комнатки, где находился телефон, как оттуда вышла дежурная сестра:

– Товарищ Герасимов, вам звонят.

– Это вы, товарищ профессор? – послышался в трубке знакомый голос с грузинским акцентом. – Ещё раз здравствуйте… Что? Как раз собрались мне звонить? Отлично! Да, полагаю, что вы не ошиблись. Со мной только что вторично связывались витебские товарищи. Есть основания думать… А где, кстати, наш общий друг сейчас? В своей комнате? Вот и прекрасно. Не прощаюсь, через десять минут буду у вас.

На эту сцену никто не обратил внимания. Просто заглянули к отдыхающему Семенову два приятеля, несколько минут поговорили с ним о чём–то в комнате, а потом, видимо, решили погулять по вечернему городу, и все трое не спеша проследовали через людный холл и вышли на улицу. Лишь переводчик, отдавая Герасимову ладью, посмотрел им вслед и сказал:

– Ладно, меня вы поприжали, а вот с этим гроссмейстером небось не очень–то…

Василий Иванович улыбнулся:

– Что делать, в шахматы он играет действительно лучше, чем я…

На следующее утро Герасимова пригласили зайти в отделение милиции.

– Спасибо вам, товарищ профессор, – встретил его седоголовый майор. – Вот, можете полюбоваться, – и он протянул какую–то миниатюрную вещицу, завернутую в папиросную бумагу. – В портмоне с собою носил все эти годы… Понимал, что продавать опасно, а выкинуть, очевидно, жалко было…

Василий Иванович развернул бумагу. На ладони заблестели необыкновенные запонки: связанные между собой тонкими цепочками золотые шахматные доски с разноцветными драгоценными камешками, изображающими фигуры…

Евгений Федоровский. В черном огне

1

Командир взвода горноспасателей Даньков считал приметы сущим вздором. Лишь к предчувствию он относился серьезно. И не потому только, что работа его была связана с опасностями. В конце концов, рассуждал он, несчастный случай может подкараулить каждого. Разница лишь в степени… Токарь, к примеру, рискует меньше, чем шофер. Летчик – больше, чем шофер. Если глохнет в полете двигатель – это уже серьезная опасность. Если теряется управление – верная смерть. Если прекратится подача кислорода на большой высоте – тоже смерть. Примерно то же самое происходит на большой глубине в море.

Юрий знал, что нельзя привыкнуть к опасности, но он знал также и то, что человек всё равно будет стремиться в глубь и космоса, и океана, и земли. Здесь нет надписей, предупреждающих об опасности, и не будет. Пока не проложены пути для новых поколений и не освоены до конца новые миры, до тех пор люди должны будут жестоко расплачиваться за свои ошибки, и никто не сможет им помочь… На границе обитаемых миров силы природы обнажены и беспощадны.

Опасность заставляет собраться, сжаться пружиной. Повышенную степень риска уменьшить можно осмотрительностью, знанием, техникой, дружбой, наконец. Лично его, Юрия Данькова, опасность не только не отпугнула от профессии спасателя, а, напротив, позвала на дело, полное риска.

Он был шахтером, добытчиком и отправил наверх не одну тысячу тонн угля, пока однажды не попал в обвал. Юрий и прежде слышал о горном ударе – коварном и грозном явлении, но тут впервые ощутил, насколько ничтожно мал и слаб человек перед слепой силой стихии, если он один…

Земля, казалось, сдвинулась и пошла куда–то вбок. С потолка посыпался уголь, отделяясь от породы плитами, как от слоеного торта. Зазвенел металл стоек. Винты с грубой нарезкой толщиной в руку начали гнуться, словно они были сделаны из пластилина. Деревянные полуметровые в обхвате стойки под невыносимой тяжестью крошились, рассыпались на щепы. Потом где–то сзади грохнул обвал. Оттуда, как от пушечного выстрела, дохнул плотный воздух, смешанный с горькой угольной пылью.