Нович ответил утвердительно. Но Хомутов всё же сомневался, полагая, что радист из самолюбия скрывает свое состояние. А лейтенант не раз видел своеобразный шок у парашю–тистов, побывавших на грани катастрофы: человек совершенно здоров, бодр и весел в обыч–ной обстановке, но стоит ему надеть парашют и забраться в самолет, как происходит приступ дурноты, потеря сознания и даже иной раз истерический припадок.
– Я вынужден повторить свой вопрос и прошу вас отнестись к нему со всей серьезно–стью, отбросив гордость и всё такое прочее. Дело в том, что после таких… э–э–э… происше–ствий всякое бывает, а нам ведь предстоит прыгать в тыл врага. Понятно?
– Так точно, товарищ лейтенант… Нет, со мной всё в порядке. Я ведь знаю, что сам ви–новат: растерялся, забыл ваше указание смотреть на вас в случае… в случае осложнения об–становки. Понимаю, что заслужил взыскание. Но прошу вас не отстранять меня от трениро–вок… В надежности парашюта я уверен, а такие случаи, как сегодня… Что же, и оглобля ло–мается иной раз, а тут устройство куда сложнее.
– Ну что же, завтра продолжим, тогда и станет всё ясно. А сегодня проверьте как следует рацию и познакомьтесь поближе с товарищами. Могут быть и шутки и розыгрыши, так вы не обижайтесь – у десантников это в обычае, так же, как у моряков.
– Слышал об этом, товарищ лейтенант. И встречался с десантниками – правда, мало. Ещё в партизанском отряде… Обижаться не стану, да и причин, по–моему, не будет. Хорошие же люди в группе, особенно этот… Ну, длинный такой…
– Матушкин? Тот, который вас за девушку принял?
– Да, этот самый. Он, я уверен, очень добрый парень. Такие часто стесняются своей доб–роты, подшучивают над товарищами и вообще… ломаются, играют роль этаких злодеев и донжуанов. А с женщинами этот Матушкин наверняка и застенчив и робок…
Хомутов слушал и удивлялся: радист сумел сразу же определить самую суть характера Матушкина. Нович нравился ему всё больше и больше. И лейтенант решил сейчас же, не присматриваясь больше к сержанту, сказать ему то, что мучило Хомутова эти два дня.
– А вы знаете, кто до вас был радистом в группе?
Нович вздрогнул, синие глаза его как–то сразу погасли, он опустил голову и сказал с усилием, словно невесть какую тяжесть поднимал:
– Знаю… Рассказали в штабе… Он был замечательным радистом и отважным бойцом. А самое главное – вашим другом. Я всё понимаю, товарищ лейтенант…
Сержант выпрямился и заговорил уже по–другому – твердо, уверенно:
– Друга не заменишь, друга не забудешь. И мне ясно, что хоть я в его гибели не повинен, а перед вами вроде бы виноват. Просто тем виноват, что я – Евгений Нович, а не Василий Кунгуров. Дело ясное. Одно вам скажу: постараюсь ни здесь, ни там, на задании, ничем вас не подвести. И ещё: если мы с вами и останемся живы, то скольких друзей и близких потеря–ем? В этом мы все равны – и в прошлых потерях, и в будущих…
– Да, вы правы…
Хомутов не знал в тот момент, что Нович имел основания говорить так. Ничуть не меньшие, чем сам лейтенант, даже большие, потому что испытал ни с чем не сравнимою боль и горечь потерь.
Сержант отправился в распоряжение группы, а Хомутов побывал на узле связи, затем стал проверять парашют радиста. Он сразу же обнаружил неисправность в вытяжном меха–низме и сурово осудил себя за то, что не проверил всё ещё раз перед прыжком. «Доверяй, но проверяй – раз нарушишь это правило и можешь заплатить жизнью… Своей или чужой… Но–вичу объяснять не буду, просто скажу, что был небольшой дефект, а вот полковнику придет–ся доложить подробно, без утайки…» – думал лейтенант. Он знал, что пытаться скрыть что–то существенное – дело бесполезное и даже опасное. Винокуров неведомыми путями узнавал обо всех происшествиях в группе и однажды предупредил Хомутова: «Ошибки, особенно случившиеся по незнанию, следует прощать. За недосмотр – взыскивать. А за ложь и обман – карать сурово и даже жестоко. Запомни, лейтенант… ” И лейтенант запомнил…
Когда Хомутов возвратился в избу, где размещалась его группа, занятия кончились и де–сантники уже поужинали. Давыдов примостился в уголке перед листом картона. Лейтенант не утерпел, глянул мельком и увидел карандашный набросок. Портрет. Хомутов – который раз! – с горечью подумал, что Давыдову не воевать бы следовало, а учиться в академии жи–вописи. На картоне – лишь несколько штрихов, но в них любой узнал бы Новича, так точно были переданы и характерные черты, и своеобразная смесь мечтательности и упрямства в лице радиста.
Виролайнен рядом с Давыдовым орудовал шильцем и дратвой – мастерил очередною па–ру карельских поршеньков–раяшек. «Значит, для Новича… Точно – размер маленький и к то–му же такая обувь уже у всех есть, кроме сержанта. Как говорит Виролайнен, при ходьбе по лесам и болотам у раяшек нет равных – посмотрим, груз неве¬лик…»
Бекжанов сидел у печки мрачный, как ворон. «Явно скис наш танцор, – подумал лейте–нант, – что–то случилось, не иначе. Поссорились? Вряд ли… Хотя всё может быть. Ладно, Давыдов расскажет…»
Матушкин и Кузнецов играли в самодельные шашки. Кузнецов, как всегда, проигрывал и обрадовался приходу командира – появился повод прекратить игру и не потерпеть пораже–ния.
ebooksa