Поединок. Выпуск 4

22
18
20
22
24
26
28
30

– Когда Бекжанов вошел, я хотел потребовать у него объяснения причины самовольной отлучки. Но не успел. Матушкин – он стоял ближе к двери – что–то сказал. В точности я не расслышал. И Бекжанов сразу ударил его. Ну, тут уж мы с Кузнецовым подоспели… Не могу понять, товарищ лейтенант, чего он так озверел. От водки? Так вроде и не очень пьян был…

– Понятно… У вас всё? Матушкин, что вы сказали Бекжанову?

– Стишок сказал, товарищ лейтенант. Вернее, половину стишка. Я сразу заметил, что он того… под мухой. Ну, и не удержался… Стишок такой: «Не ищи в вине веселья, на «губе» придет похмелье…» Первую строчку только и сказал…

– Сержант Нович, вы что–то хотите сказать?

– Так точно! Утром письма принесли. И Бекжанову тоже. Он прочел и не побледнел да–же, а стал какой–то серый. Бросил письмо и стал ходить от печки к окну. Как зверь в клетке. И зубами скрипит. А потом – в двери. Никто и слова вымолвить не успел – все письма чита–ли, на Бекжанова не глядели. Ну, а я писем не получаю… потому и наблюдал. Гляжу – листок на полу валяется. Поднял и прочел. Знаю, что нехорошо поступил, нетактично, но очень уж это письмо на Бекжанова подействовало. И потом – бросил он его, вроде как ненужное… Письмо, товарищ лейтенант, такое, что не только к водке потянешься, но и свихнешься. Двух братьев он сразу потерял. Танкистами были. Погибли оба. Дело ваше, вам решать, и Бекжанов, конечно, провинился, но надо же и понять человека, я так считаю. Он же наш товарищ…

Радиста неожиданно поддержал «пострадавший» – Матушкин:

– Ну, врезал мне – так что? Я же сам вроде напросился… Ведь оно как: слово, невпопад сказанное, словно соль на рану. И правильно этот рыжий черт говорит – горе же лютое нава–лилось на товарища нашего… – И совсем невпопад добавил: – А зубы мои целы, губа заживет в одночасье, пустое дело…

…Полковник прибыл спустя два дня. И не приехал, а прилетел – видимо, путь был даль–ний. Вслед за Винокуровым из самолета вышли моряк с нашивками капитана третьего ранга, майор авиации и двое в штатском. Полковник тепло, даже ласково поздоровался с Хомуговым, представил его своим спутникам и спросил, вкладывая в простые слова особый смысл:

– Ну как, лейтенант, готов?

– Как юный пионер, товарищ полковник! Только у нас ЧП имеются… Разрешите доло–жить?

Винокуров нахмурился.

– Ладно. Доложишь чуть позже, скажем, в тринадцать ноль–ноль. В шестнадцать ноль–ноль твоя группа пройдет последнюю проверку и инструктаж специалистов. А потом ты по–лучишь боевой приказ. Вылет ночью, за два часа до рассвета.

У Хомутова были серьезные основания сомневаться в том, что вылет вообще состоится. Правда, заменить де¬сантников этой группы сложно, а может быть, и невозможно за несколь–ко часов. Но и ЧП такого сорта, что Бекжанова могут отправить в трибунал да и самого Хо–мутова тоже… С соответствующими последствиями.

Но мрачные предчувствия лейтенанта не подтвердились. Полковник сидел у своего зна–менитого поющего самовара в самом благодушном настроении.

– Садись рядком, да поговорим ладком… Чайку налить? Вот сахар, клади побольше – молодые сладкое любят. А ты к тому же непьющий и некурящий, так что скорей всего сла–стёна по натуре, нет? Докладывать не надо, просто расскажи обо всём…

Винокуров не проявил никакого интереса к «парашютному происшествию» с Новичем, хотя и понимал, конечно, что радист едва не погиб. Зато рассказ о результатах тренировок Новича слушал внимательно.

– Стало быть, два парашюта порвали на деревьях? Не бережешь ты воинское имущество, Хомутов. Но это я так, в шутку. Грех, как говорят, в орех, а оправданье наверх. Главное, что радист в считанные дни научился прыгать не хуже других. И всё же парня ты побереги по возможности. У него, знаешь, на родине, в Белоруссии, всю семью фашисты истребили. Так что он ныне вовсе один, как кустик обкошенный. И не хнычет, и не рассказывает о своем горе никому, верно? Ты не знал? Ну, вот видишь… Давай дальше кайся.

Каяться Хомутову – особенно после такого разговора – было трудно. Но он сделал над собой усилие и спокойно рассказал обо всем случившемся два дня назад. Полковник прищу–рился и спросил:

– Что же ты намерен делать?

– Не знаю… Я ведь понимаю – сам виноват. Командир отвечает за всех и за всё…