Послушная рулю машина резво бежала по городу, мокрому от только что отшумевшего ливня. Капитан, как заведенный, механически переключал передачи, а мыслями всё время возвращался к тому, как же сложится у него беседа с шефом Хе–дос. Ничего приятного, разумеется, она не сулила: полковник Монтехо болезненно переживал ошибки своих подчиненных и промашек не прощал никому. Иселю – в особенности.
Их связывало больше чем общее дело, которому оба посвятили себя. «Поэтами рождаются. Контрразведчиками становятся. Усвойте это как следует, юноша! – любил повторять полковник. – Наша профессия, голубчик, не самая благодарная и почетная. Обыватели, как уж повелось издавна (хотя для этого в прошлом и были серьезные основания), по инерции видят в каждом сотруднике Хе–дос обыкновенного «стукача» – шпика и доносчика. Не могут понять, что вокруг происходят важные перемены, что к нам в последние годы пришли новые люди. С головой. Честные. Преданные долгу. Люди, для которых работать в контрразведке означает служить своей стране, своему народу…» «Не обольщайтесь, сеньор, – возражал капитан Прьето, – далеко не все такие рыцари без страха и упрека, как вам кажется». «Конечно, не все! Не все! – горячился Бартоломео Монтехо. – Есть всякие. Более чем достаточно. Прилипалы, угодливые, скользкие, верткие: «…так точно, господин полковник», «…не извольте беспокоиться, господин полковник», «…на то ваша добрая воля, господин полковник». Есть и враги. Затаились. Ждут своего часа, чтобы нанести удар в спину. Ну и что из того? Мы должны быть готовы ко всему…»
Заложив руки за спину, начальник Хе–дос рассеянно прохаживался по кабинету. Восемь тридцать две. Скоро оперативка. Снова зачадят сигарами. Ах, как было бы славно издать специальный циркуляр, строго–настрого запрещающий курить во время совещаний! Да разве запретишь? Он неважно себя чувствовал – старость, что ли? Накануне подскочило давление; всю ночь ворочался, не мог уснуть; сегодня поднялся с головной болью и теперь был в угнетенном состоянии.
За дверью, в приемной, раздались энергичные шаги, и до слуха Бартоломео Монтехо донесся знакомый низкий голос:
– Здорово, Цезарь! Идущий на смерть приветствует тебя! Шеф уже появился?
Что ответил его адъютант лейтенант Сесар Бланке, полковник не расслышал, но сам вышел навстречу Иселю:
– Прошу вас, капитан. – И когда они уселись: – О какой это смерти вы говорили там, в приемной? Или принесли из Аргентины дурные вести?
– К сожалению, да. Моя миссия закончилась ничем.
– Чистосердечное признание – первый шаг к раскаянию.
– Я не каяться сюда пришел, господин полковник. И не собираюсь сваливать свою вину на других.
– Во–первых, не кипятитесь, Исель. Во–вторых, давайте поговорим по существу, оставив эмоции на следующий раз. Перед нами стоит слишком серьезная и сложная проблема. – Бартоломео Монтехо позвонил адъютанту: – Лейтенант, предупредите руководителей отделов и офицеров, приглашенных на совещание, что оно переносится на одиннадцать часов. – Потом произнес: – Итак, я весь внимание.
К половине одиннадцатого в приемную к начальнику контрразведки набились те, кому по рангу должно присутствовать на ежедневных оперативках, и те, кого приглашали в исключительных случаях. Среди них только двое не являлись работниками центрального аппарата Хе–дос: майор Бенавидес – из Колона и лейтенант Яньес – из Пуэрто–Армуэльеса. Обоих экстренно вызвали в столицу. Офицеры сидели, разбившись на группки. Дымили. Переговаривались вполголоса (полковник не выносил, когда у дверей его кабинета поднимали гвалт). Посмеивались.
– Кто это застрял у шефа? – поинтересовался майор Камарго, только что вернувшийся из Гондураса и Коста–Рики.
– Прьето, – адъютант с подчеркнутой неохотой оторвался от толстой канцелярской книги, куда заносились сведения об отпусках ответственных сотрудников департамента.
– Понятно! Подвергает красавчика экзекуции?
– Ошибаетесь, господин майор. Они там мило беседуют битых два часа. Совершенно верно – с половины девятого.
Продолжительная беседа начальника контрразведки с Иселем лишь со стороны могла показаться милой и мирной. Да, полковник Монтехо не топал ногами, не кричал (хотя со Стариком, как он ни владел собой, случалось и это). Не грозил немедленным увольнением или переводом в захудалый провинциальный отдел с понижением в должности. Он (чему капитан поразился больше всего) даже не отстранил Прьето – в порядке элементарной для подобного проступка дисциплинарной меры – от дальнейшего прямого участия в осуществлении операции «Дело о бананах».
Ничего такого не было.
Внимательно прослушав отчет подчиненного о неудачной миссии в Аргентину и упрямое: «Мне понятна, господин полковник, вся тяжесть моей вины, и я готов искупить её любой ценой. Может, дадите другое поручение, которое будет мне по плечу?» – Бартоломео Монтехо снял очки, отчего простое, чуточку плутоватое лицо его приняло выражение беззащитной удивлённости, грузно навалился на стол и сказал без раздражения, без металлических ноток в голосе:
– Вы представить себе не можете, капитан, как сегодня огорчили меня. От провалов и ошибок не застрахован никто. Ни в жизни, ни в любви, ни в работе. Да, за них расплачиваются. Разной ценой. Порой очень жестоко. Кстати, и вы, голубчик, тоже заплатите. Объявляю вам месяц домашнего ареста…
ebooksa