По развитию и психике обезьян вполне можно приравнять к маленьким детям. Они так же капризны, раздражительны. Настроение их резко меняется. При еде рассеянны, и их приходится уговаривать или развлекать как ребят, чтобы накормить досыта. При мне их кормили печеньем, фруктами, супом, а с ложки давали пить какой-то желтый сироп. Процедура кормления ничем не отличалась от кормления ребенка. Старик садился на табуретку, брал к себе на колени молодого оранга и кормил его с ложки, ласково уговаривая и развлекая. Оранг ел, рассеянно поглядывая по сторонам. Старик салфеткой обтирал губы питомцу, а иногда оранг сам брал салфетку из рук старика и быстро проводил ею по своим губам. Старика оранг часто целовал, вытягивая далеко вперед губы, и тогда был похож на маленького ребенка, собирающегося чмокнуть кого-нибудь в щеку.
Старик терпеливо обучал оранга хорошим манерам: давал ложку и заставлял есть самого. Оранг неуверенно подносил ее к губам, иногда пронося мимо рта. Но все же он довольно быстро усваивал урок. Один раз старик, дав ему в руки пузырек, показал, как надо держать бутылочку, чтобы пить прямо из горлышка, и оранг тотчас перенял движение На десерт он получал что-нибудь сладкое и тогда срывался с колен и ловко взбирался вверх по решотке, чтобы показать подарок отцу, сидящему отдельно в задней клетке. Сначала я думал, что он попросту дразнит отца, но потом понял, что только хвастается полученным десертом.
По сравнению с шимпанзе оранг меланхоличен и мало подвижен. Видимо, он очень послушен. Однажды шимпанзе утащил у сторожа, чинившего решотку, кусок проволоки и забрался с нею на верхушку клетки. Сквозь окно я видел, как сторож, несколько раз повторив какую-то фразу, рукой указал орангу на шимпанзе. Оранг медленно поднялся наверх, отнял у шимпанзе проволоку и отдал сторожу.
Шимпанзе вел себя иначе. Однажды каким-то образом ему удалось стащить у зазевавшегося старика ключ от клетки. Зажав его в руках, обезьяна металась по всему помещению, ловко уклоняясь от преследования и не обращая внимания на уговоры. Тогда старик протянул ей какое-то лакомство. Шимпанзе принялся за еду, положив ключ на доску, а когда вспомнил о нем — ключа уже не было.
Оранг и шимпанзе иногда помещались вместе, и в клетку к ним заходила хорошенькая девочка лет четырнадцати. Разница в характере двух обезьян сказывалась сразу. Оранг, играя с гостьей, обходился с нею нежно, часто целовал, а шимпанзе норовил изловчиться и оттаскать ее за волосы.
При виде играющей с обезьянами девочки мне невольно захотелось войти в клетку. Впрочем, когда я узнал, что по временам старый оранг впадает в дикое бешенство и нещадно лупит палкой подвернувшихся сотрудников, желание мое исчезло бесследно.
V
Однако вернемся к тиграм. Шайтан и Амба, мирно спавшие на соломе, казались сначала просто гигантскими кошками. Когда они садятся по естественной надобности в углу клетки и смотрят на вас с выражением какой-то наивной сосредоточенности, это сходство особенно бросается в глаза. Но стоило невдалеке показаться маленькому ребенку или собаке — тигры преображались. Припав на брюхо, от нетерпения перебирая ногами, они жадно всматривались в приближавшуюся жертву. А потом бесшумно крались вдоль решотки. Глаза их горели, пасть раскрывалась, обнажая острые клыки. Кошка становилась страшным зверем.
Рядом через стенку помещался гималайский медвежонок. Прелестное пузатое существо! Гималайские медведи — абсолютные вегетарианцы, и кормят их исключительно ржаным хлебом. Вероятно поэтому глаза их светятся необычайным добродушием.
Медвежонок большей частью сидел у решотки, взяв в лапы кусок хлеба. Сначала он внимательно разглядывал его, а потом начинал медленно жевать. Обглоданные корки отбрасывались в сторону, и пол клетки был усеян ими.
Гималайские медведи очень общительны. При посетителях оживляются и всячески стараются обратить на себя их внимание. Оставаясь одни, заметно скучают.
Тонкая перегородка отделяла пузатого медвежонка от взрослого медведя той же породы. Соскучившись, мишки прижимались к стенке и старались просунуть лапы навстречу друг другу через решотку так, чтобы коснуться ими. А когда это удавалось, они застывали в позе здоровающихся людей.
Невольно я вспомнил рассказ одного моего товарища о том, как однажды, будучи заключен в одиночную камеру, он нашел в темном углу ее узкое отверстие. Через это отверстие нельзя было ничего увидеть, но можно было просунуть руку навстречу соседу по камере.
— И я, — говорил приятель, — часто пользовался этой возможностью поздороваться с товарищем по несчастью…
Раз, когда я внимательно рассматривал Шайтана, я услышал за спиной чей-то топот. Быстро обернувшись, я увидел, что медвежонок пытливо смотрит на меня. Встретив мой взгляд, мишка сразу на четырех лапах подпрыгнул вверх, забавно мотая при этом головой. А потом сделал паузу, чтобы судить о произведенном на меня впечатлении. Так повторилось несколько раз. Поняв наконец, что соскучившийся мишка зовет меня к себе, я подошел к клетке. Тогда медвежонок радостно стал метаться по ней и, подбрасывая носом вверх солому, делал вид, что ловит ее на лету.
Шайтан и Амба повидимому не обращали никакого внимания на сотрудников зоопарка. Только раз, когда один из них, проходя к собакам, ласково крикнул: «Шайтан, Шайтанчик!» — мне показалось, что тигр готов был откликнуться на зов.
Мимо клетки часто проходил молодой сторож в кожаной куртке, постоянно ухаживающий за хищниками. При его появлении тигры приходили в бешенство. Амба, рыча, забивалась в угол, а Шайтан с диким ревом бросался на решотку, стараясь допрыгнуть до ненавистного сторожа. Впившись зубами и когтями в железные прутья, он тряс их судорожными рывками в тщетной надежде сломать или разогнуть.
От рева тигров гималайский медвежонок приходил в ужас. Быстро взбирался он по решотке к потолку своей клетки и там забивался в темный угол с выпученными от страха глазами.
— Миша, слезай! Слезай, голубчик, — ласково говорили ему посетители.
И только после долгих уговоров бедный мишка осмеливался спуститься вниз, чтобы через несколько минут испугаться снова.