Бойцы тихого фронта

22
18
20
22
24
26
28
30

Что мы выигрывали? По крайней мере несколько минут. Тот, кто имел возможность познакомиться с рискованной профессией разведчика, хорошо знает, как много значат иногда минуты, даже секунды, если они есть в запасе. Да и нам с Гришей Салниным хватило бы всего нескольких секунд, чтобы покинуть, в случае надобности, контору через черный ход, который мы открыли после юго как наняли помещение.

— О, здравствуйте, дорогой Чен. — Я сразу же узнал его по желтому кожаному портфелю под мышкой. — Извините, но эти усы, ваша новая прическа и элегантная внешность заставили меня насторожиться…

Чен снимает плащ и протягивает обе руки, его лицо сияет дружелюбной улыбкой. Пароль не понадобился: я хорошо знаю «нашего Чена». Мы не виделись уже несколько недель, в последний раз, когда он явился о письмом от товарищей, на нем была одежда кули.

Чен, рабочий одного промышленного предприятия в Шанхае, был похож на интеллигента, путем самообразования ему удалось привить себе довольно высокую политическую и общую культуру. В этом я имел возможность убедиться при прежнем нашем знакомстве.

— Как поживаете, дорогой Чен? — я усадил его за маленький столик в приемной, а сам сел лицом к двери. — Вы столько времени не появлялись… Есть новости?

Чен молчал, я посмотрел ему в лицо и увидел, что оно печально.

— Новости есть, товарищ Ван.

Тогда мы часто меняли имена, обстоятельства требовали этого.

— Из Пекина? Я уже знаю. В английском сеттльменте расстреляли группу рабочих под предлогом, что они бандиты, пробравшиеся в город с целью грабежа…

Чен покачал головой.

— Это стало для нас обычным делом, товарищ Ван… Важные новости пришли с Юга…

— Раз с Юга, то они должны быть добрыми…

— Очень, очень печальные. Сердце разрывается на части, товарищ Ван… Коммуна разгромлена. Кантон залит кровью рабочих… Провокаторы напали на советское консульство, убили русских товарищей…

Я был поражен. Последние новости, которыми мы с Гришей располагали о развитии Кантонского восстания, были хорошими, более того, кантонская коммунистическая организация и левые силы гоминьдана, оставшиеся верными заветам Сунь Ятсена, восстали против контрреволюционного переворота Чан Кайши. В восстании приняли участие сельские боевые организации из Южной провинции, которые еще во времена Блюхера участвовали в Восточном походе и операциях по прочесыванию южнокитайского побережья. Мы знали также, что на стороне восставших находятся и народно-революционные армейские части, оставшиеся верными революции после измены Чан Кайши…

Это мы знали. О «большевистском мятеже» в Кантоне трубили в печати и по радио все корреспонденты западных телеграфных агентств в Кантоне. При этом они не только информировали, но и призывали к немедленному отпору «мятежникам». Последняя услышанная нами по радио новость была для нас отрадной: «Кантон восстал. Красные взяли власть в свои руки и объявили Кантон коммуной. Кантоном управляет совет красных комиссаров. Кантон объявил об аннулировании всех договоров с западными государствами, о реквизиции без компенсации земли у помещиков, ввел восьмичасовой рабочий день…» Более радостную новость, чем эта, трудно было ожидать. Услышав такое сообщение, Гриша Салнин даже подскочил от радости.

Что за новости принес Чен? Неужели это возможно?

— Наши сражались до последнего, — промолвил Чен. — Отступили, когда крейсера начали обстрел с моря, а войска Чан Кайши подступили к Кантону с северо-запада… Им, товарищ Ван, было невозможно держаться дальше…

Чен говорил так тихо, что я едва его слышал. Он словно извинялся за отступление восставших, за их поражение. В его глазах я был советским человеком, русским, а китайские коммунисты считали русских опытными революционерами, мастерами революционной тактики и стратегии, доказавшими, что они способны довести борьбу до победы… И теперь любой неуспех Чен воспринимал как признак слабости, неумелости китайской партии. Я его хорошо понимал. Ведь я испытывал то же чувство революционной неполноценности, когда в свое время стоял перед Берзиным и просил его отчислить меня из управления после того как обнаружились промахи нашей партии.

Мы поговорили еще немного — ровно столько, сколько может продолжаться деловой разговор между клиентом и торговцем-импортером. Чен взял с вешалки свой плащ, так же вежливо попрощался и покинул контору, зажав под мышкой желтый кожаный портфель.

Но это был другой портфель. Тот, что он принес, я сунул под торговые ведомости, лежавшие на моем письменном столе, подменив его похожим.