Афрайя внимательно слушал и, казалось, по-сво-ему признавал доказательства своего гостя.
— Имей терпение, — заключил свою речь Стуре, — так же, как и я. Положение мое, право, довольно несчастно, и ты не сказал мне ничего в утешение; напротив, доказал мне, что я потерянный человек. Тем не менее я не отчаиваюсь. Я постараюсь перетерпеть; Бог, помощник слабых, укажет мне путь, по которому я должен следовать. Я найду помощь, обращусь сам в Трондгейм и Копенгаген, и будь тогда уверен, Афрайя, я возвышу там свой голос и за тебя всюду, где только могут его услышать.
Старый глава племени несколько минут хранил молчание, потом, как будто не слыхав уверений Стуре, продолжал начатое:
— Когда мы их прогоним, тогда время позаботиться о том, чтобы не явились другие. Слова твои врезались у меня в памяти; ты прав, мы только тогда можем завладеть этой страной, когда сами станем вести торговлю и жить оседло. Но скажи мне, почему же мы этого не можем? С сетями мы так же умеем обращаться, как и с пастушьим посохом и с ружьем охотника. Нам тоже Юбинал даровал разум, и мы умеем употреблять его в дело. Руки наши искусны во всяком деле. Кто шьет такие тонкие башмаки, кто делает такие пестрые пояса, кто изготавливает прекрасные сумки и воротники? Отчего бы и нам не строить судов и домов? Отчего и нам не ездить на Лофодены для рыбной ловли, не продавать рыбы в Бергене? Отчего и нам не разбогатеть и не быть принятыми повсюду?
Стуре смотрел на него с удивлением. То, что говорил Афрайя, звучало хорошо, но было мечтой, сказкой, невозможной, неисполнимой в действительности. Как могли подняться до цивилизации эти полудикие оленьи пастухи, эти горные охотники, это глубоко презираемое, униженное, с незапамятных времен задержанное в своем развитии племя, до цивилизации, которая бы сделала из него торговый народ, занимающийся рыбной ловлей и возделывающий поля?
Чувство глубокого сострадания овладело молодым человеком: в вопросах Афрайи лежало что-то трогательное. Лицо лапландца дышало благородством, в глазах светились мысли, наполнявшие его голову.
— О, Афрайя! — воскликнул Стуре, — если бы только я мог поверить, что все это действительно может совершиться, что твой народ способен подняться на эту высоту. Да, если бы все они были похожи на тебя и Мортуно. Но посмотри, какова большая часть из них… Оставь это, старик, слишком поздно!
Старый вождь несколько минут сидел в раздумьи.
— Юбинал всемогущ, — сказал он, наконец, вставая с места, — он обратил твое сердце. Молчи пока, юноша, пойдем. Гула уже, верно, давно нас ждет.
С этими словами он зашагал вниз по ступеням скал, сопровождаемый своим гостем.
Как приветлива казалась теперь скрытая долина, освещенная теплыми лучами полуденного солнца!
Гула нарядилась для гостя в лучшие одежды, переплела роскошные черные волосы красными лентами, а на лоб надела золотую повязку, придерживавшую косы. Юбка из синей шерстяной материи была искусно вышита красными нитями, за поясом висела дорогая сумка из перьев, на шее было надето ожерелье из золотых монет; солнечные лучи играли в них.
— Где ты был? — воскликнула она, идя навстречу Стуре, — как долго я ждала отца и тебя. Пойдем, я покажу тебе свой дом и водопад, ты с удовольствием отдохнешь там. Когда Клаус Горнеманн увидел его впервые, он воскликнул, что ничего прекраснее не видел взор человеческий. Но ты устал? Глаза твои мутны, и уста не смеются? Болит у тебя что-нибудь? Или отец мой тебя оскорбил?
Она оглянулась на отца, который остался позади.
Никто не оскорбил меня, милая девушка, — отвечал Стуре, подавляя печаль и страх.
Она успокоилась и повела его дальше. Долина примыкала в виде круга к склону Кильписа. У подошвы его крепкие сосны перемешивались со стволами берез, и за прекрасной лужайкой, под охраной скал, стоял маленький домик, сложенный из бревен.
— Мортуно с трудом построил его для меня и отделал, — сказала Гула с улыбкой. — Он дорого заплатил за окна и привез их издалека. Я нашла его уже готовым, когда пришла сюда.
Она провела его мимо дома, через березовую рощицу, где, пенясь, быстро мчался ручей. Еще не видя чудного водопада, к которому его вели, Стуре заслышал уже его глухой рев, и, наконец, он открылся перед ним во всей своей красе. Поток свергался с крутой скалы Кильписа на несколько сот футов над долиною; он казался расплавленной массой серебра и низвергался в черную котловину скал, откуда высоко вздымалась водяная пыль. При блеске солнечных лучей сыпались миллионы блестящих искр; они образовали великолепные мосты и арки, отливавшие цветами радуги. Вокруг же сырость вызвала роскошную растительность. Там росли такие альпийские розы, каких Стуре никогда еще не встречал.
Он видел целый сад с синими и ярко-красными грядами; душа его полна была восторга и удивления, глаза его с восхищением созерцали величественное явление природы.
Он сидел на скамье, против темной пещеры, в которую ниспадали рассыпающиеся воды, и слушал рассказы Гулы.
ebooksa