Опасности диких стран

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет, — отвечал Стуре, — образование должно делать нас лучше, добрее и справедливее.

— Пойдем, — продолжал Афрайя, — мое стадо собралось на утреннее пастбище. Ты, я думаю, хочешь пить, раздели с нами хлеб наш и возблагодарим Создателя, Которому принадлежат все существа.

Пока он говорил, тесная толпа оленей пришла в движение. Дюжина щетинистых собак, до тех пор стоявших вокруг стада и стороживших его, загоняя каждого удалявшегося оленя, теперь подняла громкий лай. Передовые олени встали во главе своих многочисленных семей, и все двинулись, на росистый луг, поросший мхом, вниз, к озеру, на водопой, а оттуда в лесистый овраг, где был богатый корм. Весело было вырваться на свободу: олени бодро скакали, собаки звонко лаяли, пастухи громко кричали, помахивая длинными палками: оставшиеся собрались в большой палатке, где висел на цепи котел над очагом, в котором пылал огонь. Старуха кипятила в нем жирное свежее оленье молоко на завтрак.

Женщины, дети и мужчины сидели вокруг на корточках, получали свою порцию и закусывали мучными лепешками, которые тут же горячие снимались с раскаленного камня. Все они бросали смущенные, пытливые взгляды на чужого господина, любовавшегося их прекрасным аппетитом.

Афрайя взял одну из деревянных чашек, старуха налила в нее питья, и он подал ее гостю.

— Прими то, что мы можем дать, — сказал он, — здесь нет ни у кого ни лучшего, ни худшего.

Молоко было очень вкусно. Стуре почувствовал, что освежился и высказал это Афрайе. Тот одобрительно кивнул головой.

— Я надеюсь, — сказал он, — тебе еще более понравятся наши кушанья; даже такие люди, как Гельгештад, не пренебрегают ими.

Это имя напомнило владельцу гаарда об истинной цели его посещения.

— Ты позвал меня к себе, — сказал он, — и я тем охотнее исполнил свое обещание, что нуждаюсь в твоем совете. Ты, наверное, знаешь, в каком положении мои дела. Дом мой опустел, работа стоит, и я, право, не вижу средств вырваться из этого тяжелого положения.

— Я знаю, — сказал Афрайя, в раздумьи глядя вдаль, точно взвешивая свой ответ.

Вдруг он указал на какой-то предмет, появившийся по ту сторону озера. Там росли ивовые кусты. Стуре взглянул и не верил глазам: он узнал Олафа, подле которого стоял писец, а за ними Густав.

— Сын Гельгештада! — с удивлением воскликнул он.

Лапландец кивнул головой; он, по-видимому, не испугался и не озаботился. Зрение у него было острое, он перегнулся вперед, и, казалось, прислушивался и слышал, о чем они совещались.

Через несколько минут, все трое сошли с холма и приблизились к палаткам.

— Они не должны со мною встретиться, — сказал Стуре.

Афрайя поднял посохом холст близлежащей палатки и знаком показал своему гостю, чтобы он в ней укрылся. На его пронзительный свист Мортуно вышел из кладовой. Когда он увидал троих норвежцев, на лице его отразилась дикая жажда мести.

Быстрым движением схватил он ружье, висевшее на шесте у входа, но строгое приказание Афрайи заставило его опять повесить его на прежнее место. Афрайя шепнул ему что-то на ухо, и он удалился. Повелитель лапландцев сел у очага. Собачий лай и веселые голоса возвестили ему о прибытии гостей.

— Отзови собак! — сказал писец, заметив Аф-райю. — Не захочешь же ты, чтобы они напали на твоих лучших друзей.

Афрайя снова пронзительно свистнул, и собаки сейчас же замолчали.