– Отлично! – обрадовался Паспарту. – Моему хозяину это на руку. Я ему сообщу.
В этот миг Фикс принял отчаянное решение. Он все расскажет Паспарту! Это, может, единственный шанс удержать Филеаса Фогга на несколько дней в Гонконге.
Итак, выйдя из конторы, Фикс предложил приятелю заглянуть в таверну, промочить горло. Паспарту никуда не спешил: он принял приглашение.
На набережной таверна имелась. И выглядела гостеприимно. Они вошли туда. Это была просторная, со вкусом отделанная зала, в глубине которой раскинулось походное ложе с разбросанными на нем подушками. На нем мирно почивали несколько человек.
За плетеными тростниковыми столиками сидели посетители, человек тридцать. Некоторые кружками пили английское пиво, эль или портер, другие предпочитали что покрепче – ликер, джин или бренди. Кроме того, большинство курили длинные глиняные трубки, набитые шариками опиума, смешанного с розовой эссенцией. Время от времени кто-нибудь из курильщиков, лишившись сил, сползал под стол. Тогда приходил черед официантов позаботиться о нем: его хватали за голову и за ноги и клали на походные циновки, рядышком с собратом. Там уже лежали бок о бок десятка два пьяниц, дошедших до последней стадии отупения.
Фикс и Паспарту поняли, что их занесло в одну из тех курилен, куда сходятся обалдевшие, истощенные и впавшие в слабоумие бедняги, которым корыстолюбивая Англия продает ежегодно на двести шестьдесят миллионов франков губительного наркотика, называемого опиумом! Презренные миллионы, добытые ценой поощрения одного из самых смертоносных человеческих пороков!
Китайское правительство тщетно пыталось пресечь эти злоупотребления, издавая суровые законы. Хотя курение опиума поначалу считалось исключительно забавой обеспеченных слоев общества, со временем этот обычай распространился вплоть до самых низов, и уже не было возможности ограничить его пагубные последствия. Опиум курят повсюду, а в Срединном царстве он стал повседневным явлением. Этой жалкой страсти предаются мужчины и женщины; привыкнув удовлетворять ее, они уже не могут без этого обойтись, при такой попытке их даже в лучшем случае начинают терзать ужасные желудочные спазмы. Заядлый курильщик способен выкуривать за день до восьми трубок, но больше пяти лет ему не прожить.
Итак, задумав пропустить стаканчик, Паспарту с Фиксом попали в одну из подобных курилен, которых пруд пруди даже в Гонконге. У Паспарту денег не было, но он охотно откликнулся на «любезность» попутчика, рассчитывая, что еще найдет время и повод отплатить ему тем же.
Они заказали две бутылки портвейна, который француз оценил должным образом, между тем как Фикс, более сдержанный, чрезвычайно внимательно наблюдал за своим спутником. Болтали о всякой всячине, но в особенности о том, сколь превосходная идея пришла на ум Фиксу – плыть с ними вместе на «Карнатике». Коль скоро бутылки уже опустели, Паспарту при упоминании об этом пароходе, которому предстояло отправиться на несколько часов раньше, встал, решив, что пора вернуться к своему господину и сообщить ему об этом.
Но Фикс удержал его:
– Постойте минуту.
– Что такое, господин Фикс?
– Мне нужно поговорить с вами о серьезном деле.
– Серьезное дело! – вскричал Паспарту, вытрясая себе в рот несколько последних капель со дна стакана. – Что ж, давайте потолкуем о нем завтра. Сегодня мне недосуг.
– Не торопитесь! – настаивал Фикс. – Речь идет о вашем хозяине!
При этих словах Паспарту глянул на собеседника повнимательнее.
И снова сел. Ему показалось, что у Фикса какое-то странное выражение лица.
– Да что же такое вы хотите мне сообщить?
Фикс крепко взял собеседника за локоть и, понизив голос, спросил:
– Вы же догадались, кто я?