— Знаю.
— И сюда… проник с риском для жизни. Он сказал: мы уйдем, уедем отсюда. И я хочу… я хочу забыть все, что было: кровь, насилие, убийства. Знаешь, я не раз думала: зачем жить? А потом вспоминала — Кирилл… мама… Теперь у меня остался только Кирилл.
— Когда-то мы хотели с тобой уехать в деревню. Вместе. Ты учительницей, я врачом…
— Детские мечты. Знаешь, я хотела здесь учить детей. Не дали.
— Как же ты жила?..
— Лошади, вот с кем я была все эти годы в дружбе. Лошадей мне доверяли.
— И ты не пыталась бежать?
— Пыталась. И оба раза… возвращалась обратно. Уйти отсюда одной — невозможно.
— И ты решилась оставить Россию?
— Марфа говорит: мужик бабе от бога дан. Куда от него бабе деться?.. Кирилл все эти годы думал только обо мне… А ты? Как ты здесь оказался?
— Я работаю врачом в Балабинске. Судьба, как говорит Зимин.
Федякин сидел у себя в кабинете и, надев наушники, слушал радио. В окно, выходившее во двор брандкоманды, пристроившись на телеге с бочкой, трое пожарников наигрывали на трубах, непрестанно повторяя все тот же навязчивый мотив песенки про девчоночку Надю. Вошел Куманин, он был возбужден.
— Да брось ты свое радио! Давай сюда Зуева!
Из-за двери высунулся милиционер Миронов.
— Заводить? — спросил он.
— Заводи! — Федякин сунул наушники в ящик.
Вошел долговязый официант. Очевидно, привели его прямо из ресторана — на нем была чистенькая белая курточка, галстук, начищенные до блеска штиблеты. На лице его то появлялась, то исчезала растерянная, заискивающая улыбка.
— Здравствуй, Зуев! — Федякин улыбнулся ему, как самому желанному гостю. — Лошадок хорошо перепродал?
— От вас, товарищ Федякин, ничего не скроешь, — льстиво захихикал официант. — Все насквозь видите.
— А ведь это спекуляция, Зуев! — сокрушенно произнес Федякин.