Гризли
Со смерти раджи Реджинальд был так озабочен делами, что решительно не находил времени написать полковнику Россу, которому, быть может, не было известно даже, кто он такой. По той же причине он ничего еще не писал Виолетте. Наконец он смог избавиться хоть сколько-нибудь от всяких придворных и дворян, являвшихся с поклонами, от просителей, подававших ему прошения и жалобы, и от офицеров разных чинов, являвшихся за приказаниями. И выбрал время, чтобы удалиться в свою комнату, где он мог бы остаться наедине с самим собой, в чем он так сильно нуждался. Подле его комнаты была другая, занятая Бернеттом; а на той стороне находилась еще одна комната, предназначавшаяся им для какого-нибудь европейского гостя, который пожелал бы посетить дворец.
Он наскоро написал письмо полковнику Россу, рассказав ему о необычайной перемене, совершившейся в его судьбе. Реджинальд уверял его, что в его распоряжении находятся в настоящее время документы, которые он разыскивал, и что документы эти дают ему возможность предъявить свои права на прекрасное имение и титул в Англии; в заключение он выражал надежду на то, что полковник Росс не откажет ему в праве домогаться руки его дочери. Следует сознаться, что это было весьма скромное и умеренное письмо, если принять во внимание положение, занимаемое его автором.
После того он начал писать к Виолетте, сообщая ей вкратце о своих приключениях, уверяя ее в своей неизменной любви, в том, что великолепие двора нисколько не прельщает его и что он покинет все это, как только исполнит обязанность свою по отношению к народу, передав управление им английскому правительству, а сам возвратится с ней на родину. О многом еще нужно было рассказать. Он еще не закончил письмо, когда вошел слуга и доложил о том, что прибыл английский офицер с депешами из лагерной стоянки войск и желает представить их ему лично.
Реджинальд с беспечностью моряка оставил бумаги на своем письменном столе вместе со шкатулкой и заключавшимися в ней драгоценными документами. Вспомнив, что он должен принять тот торжественный и исполненный достоинства вид, с каким его дед постоянно являлся при публике, он оделся в свой костюм раджи и, сопровождаемый главными чинами двора, вошел в приемную залу. Здесь, в одном ее конце, он занял место на высоком оттомане, служившем вместо трона; по обеим сторонам залы разместились его суровые телохранители, а над ним на стене висели щит и меч покойного раджи. Когда все было готово, он приказал впустить офицера.
Раздвинулась в обе стороны занавеска для входа посетителя, и взор Реджинальда упал на капитана Хоксфорда, подходившего к нему. Молодой раджа старался выдерживать свою роль, желая узнать, будет ли он узнан или нет. Но по всему было видно, что капитан и не подозревал, в присутствии кого именно он находится. Говоря достаточно бегло на хинди, он не нуждался в переводчике и после обычных приветствий передал свои депеши, которые Реджинальд с жадностью прочитал. Затем капитан произнес словесное послание, которое поручено было ему передать. В послании этом выражалась надежда резидента, что ему будет дозволено через день или два представиться его высочеству, поздравить его с восшествием на престол Аллахапура и выразить ему свое соболезнование по поводу потери, понесенной им со смертью его деда, о которой он только что узнал. Резидент предполагал, что наследовать будет рани; но его очень радует мысль, что управление страной находится теперь в руках того, который – он в том не сомневается – будет способен управлять народом. Вместе с тем резидент просит его верить сердечной поддержке английского правительства.
Реджинальд, имевший свои основания для того, чтобы капитан Хоксфорд не открыл, кто он такой, естественно опасаясь, чтобы его не выдал его выговор, отвечал осторожно и старался не спускать глаз с капитана. Результат его наблюдений убедил его в том, что гость все еще был уверен, что перед ним находится туземный принц. Он еще больше уверился в этом, когда капитан Хоксфорд спросил его – не может ли его высочество сообщить ему: куда девался молодой англичанин, находившийся при дворе раджи и сопровождавший его в несчастной экспедиции против горских племен. Он чувствовал себя обязанным, заметил он, предостеречь его высочество от этого молодого человека, имеющего весьма подозрительные намерения; так как, хотя его и сопровождал английский офицер, но он отправился сюда без всякого разрешения со стороны калькуттского правительства.
– Разве резидент уполномочил вас сообщить мне об этом? – спросил Реджинальд, сдерживая свое негодование.
– Нет, я на это не уполномочен, – ответил капитан Хоксфорд, – но я считал небесполезным предостеречь ваше высочество и упомянул об этом между прочим.
– Я последую вашему совету и буду следить за действиями молодого человека, который, как я имею полное основание думать, находится пока здесь, – ответил Реджинальд. – Покойный раджа относился к нему с большим уважением и, сколько мне о нем известно, я не могу предположить, чтобы он был человеком, способным составлять заговоры против английского правительства.
– Вашему высочеству необходимо знать, что заговорщики часто считают необходимым являться в разных видах, и как ни кажется порядочным человеком этот англичанин, но в сущности это – самый отчаянный негодяй.
– Так мы и будем считать его негодяем до тех пор, пока он не докажет, что он честный человек, и за ним будет учрежден самый тщательный надзор, – сказал Реджинальд таким тоном, что капитан Хоксфорд встрепенулся и серьезно посмотрел на Реджинальда. Но Реджинальд по-прежнему продолжал быть сдержанным и после нескольких слов, которыми он закончил аудиенцию, распорядился, чтобы капитана провели в комнату для гостей, где он может остаться до банкета, на котором должны были присутствовать несколько придворных, а также и капитан Бернетт.
Приняв несколько прошений и выслушав о разных общественных делах, Реджинальд ушел в свою комнату, снял с себя официальный костюм и переоделся в легкое матросское платье, несравненно более нравившееся ему. Впрочем, на этот раз он не без цели надел свою матроску. Ему хотелось посетить частным образом своего христианского друга, Дгунна Синга, сыновья которого, в том числе и Буксу, деятельно заняты были собиранием для него сведений, потому что он вполне убедился в невозможности довериться своим дворянам или же кому-либо из лиц двора. Между ними и могли быть люди честные, но только он еще не нашел таковых.
Известия, полученные им от Дгунна Синга, оказались неудовлетворительными. Несомненно было, что дошедшие до него слухи о заговоре против него и английского правительства начинают оправдываться и что заговор зреет. Так что он весьма сожалел, что старый раджа обратился за содействием английских войск. Хотя войска эти и могут при обыкновенных обстоятельствах оказать материальную поддержку против его подданных, но они окажутся совершенно бессильными при вооруженном восстании всей страны, чего он и опасался. Поэтому Реджинальд, согласно последним полученным им сведениям, решился отправить обратно капитана Хоксфорда с депешей к полковнику Россу, в которой он предостерегал его об опасности и настоятельно просил быть осторожным.
Подождав некоторое время возвращения Буксу, отправившегося было в город для собирания новых сведений, Реджинальд возвратился во дворец в сопровождении Фесфул, постоянно находившейся при нем всякий раз, когда он выходил без телохранителя. Войдя задним ходом во дворец, он, по обыкновению, прошел по черной лестнице в свою комнату. Перед входными дверьми висела занавеска, и каково же было удивление его и негодование, когда он, слегка отдернув ее, увидел капитана Хоксфорда, сидящего за столом с пером в руках, усердно занятого выписками из документов, вынутых им из шкатулки! Несколько мгновений колебался он: как поступить ему с капитаном? Однако же Реджинальд с трудом мог сдержать свое негодование при виде, как капитан, прочитав депешу к полковнику Россу, стал заглядывать в письмо к Виолетте. Кипя гневом, он вынул из-за пояса пистолет, без которого никогда не выходил из дому, и стал приближаться к столу, до которого он добрался, не будучи замечен своим непрошеным гостем. Фесфул, следовавшая за ним по пятам, прыгнула вперед и подняла голову над столом, опершись об него своей громадной лапой и смотря прямо в глаза капитану, который в ужасе и отчаянии откинулся на спинку стула.
– Чего ожидали бы вы от человека, которого считаете негодяем, частные письма которого, против всяких правил чести, вы осмелились читать? – воскликнул Реджинальд. – Я не стану пачкать своих рук вашей кровью, но эта тигрица по одному моему слову растерзает вас на части. Вы злоупотребили всеми правилами гостеприимства и, по моей беспечности, овладели тайной, которую я не хотел, чтобы кто-либо знал, пока не наступит свое время.
– Я… я… я… нижайше прошу прощения вашего высочества! – воскликнул капитан голосом, дрожащим от ужаса. – Мне и в голову не могло прийти, что вы и молодой раджа Аллахапурский одно и то же лицо. То, что я вам сказал о вас, не более как повторение слышанного мной. Умоляю вас простить меня, и я честью обещаю хранить вашу тайну.
– Мне не остается иного выбора, как только поверить вам, – сурово ответил Реджинальд. – Вы видите, что отец ваш, готовый лишить меня моего имущества и моего титула, не может более рассчитывать на успех, пока я жив и могу представить эти документы. Что могли бы вы сделать с ними, если бы я не явился вовремя, того я не решаюсь даже сказать. Но я не желаю более разговаривать. Уходите, милостивый государь, в вашу комнату. Я желаю, чтобы вы присутствовали на банкете, как бы ничего не случилось, а затем вы должны возвратиться как можно скорее в место стоянки войск с депешами, которые я передал вам для полковника Росса. Частное письмо, которое вы имели смелость прочитать, я пошлю отдельно. Теперь же, капитан, повторяю вам еще раз: ступайте и подумайте о том, что случилось. Я пощадил вашу жизнь, и это должно бы внушить вам желание выказать хотя бы некоторую признательность.
Хоксфорд, повинуясь полученному им приказанию, встал со своего места. Громкое рычание тигрицы заставило его быстро отскочить к двери. Она немедленно же последовала за ним и схватила бы его, если бы ее не удержал голос ее господина.
Заперев двери за исчезнувшим офицером, Реджинальд сел и погрузился в размышления по поводу положения дел и множества разных мыслей, роившихся в его голове. Он убежден был, что его окружали всевозможные опасности. Ему было хорошо известно, что внутри самого дворца находились изменники и что подданные его, еще недавно встречавшие его восторженными криками, могут в каждую минуту обратиться против него и столь же восторженно приветствовать его погибель, причем он совсем не может положиться на свои войска. При нем был его верный друг Бернетт, и он может рассчитывать на Дгунна Синга и его сыновей; он также был убежден в том, что Фесфул будет защищать его до смерти. Впрочем, он не столько беспокоился о своей личной безопасности, сколько о безопасности Нуны, и так как для него была важна всякая поддержка, то он не мог не желать скорейшего возвращения Дика Суддичума.
