Покаяние

Я радовался окончанию утомительного плавания, сопряжённого с каждодневным риском и стрессовыми ситуациями. И вместе с тем одолевало отчаяние переселенца, заброшенного без средств к существованию на самый дальний край, суровый и безжизненный.

Как далеко мне до Робинзона, выброшенного бурей на тёплый южно–атлантический остров и обеспеченного богатым корабельным имуществом!

И близки мне тревоги первых колонистов, ступивших на американский континент. Понятны переживания ссыльных, высаженных на пустынный берег таёжной реки. Но я не конкистадор и не каторжанин. Я вольный скиталец и по своей прихоти пришёл сюда не за тем, чтобы обогатиться или отбывать наказание, а ради блага в спокойном уединении исповедаться перед Богом.

Хмуро, сумрачно, неприветливо и неуютно вокруг. Сейчас день, то есть сумерки, которые скоро переходят в ночь. Пейзаж вокруг пепельно–серый. Такое же тёмное небо. Только на юге горит узкая бледно–розовая полоска, постепенно переходящая в фосфорические нежно–малиновые тона.

Гудят электромоторы плавкрана, управляемого невидимым в кабине машинистом. На барже двое рабочих в оранжевых касках стропят трубы. Ещё двое принимают их на берегу, укладывают в штабель.

Вдали белеет будка–балок с телеантенной на длинном шесте. На растянутой верёвке полощется на ветру простыня. Оттуда доносится собачий лай.

У самых моих ног шумно прокатываются волны Карского моря, лижут захламленный плавником галечник. Глаза, уставшие от прибрежных тальниковых зарослей, беспокойно оглядывают зеленовато–белесую болотную равнину тундры.

Далеко позади меня остались отроги Полярного Урала — зубчатый гребень горного хребта с ледниками по лощинам.

Передо мной чернеет скованный льдами океан. Колючий ветер обжигает лицо и руки лёгким морозцем — дыхание Арктики! Там, в безлюдно–безмолвной части земного шара, освещаемой бледным лунным светом, вечную тишину нарушает треск ломающихся льдин. С грохотом пушечных выстрелов, сдвигаясь, сталкиваются они во тьме полярной ночи, наезжают одна на другую, встают на дыбы, нагромождая торосы.

На необозримых снежных полях, простёршихся до полюса, бродит, урча, хозяин Арктики — белый медведь.

Хаотичное царство льда, холода и мрака наступающей зимней ночи озаряет фантастический по красоте цветов, тонов и оттенков небесный свет магнитных бурь.

Бледными нежно–зелёными, лилово–розовыми, голубыми лучами расходится полярное сияние от севера к западу и востоку.

Вот появляется яркая малиново–красная арка. Скоро северный её конец бледнеет, а западный развёртывается в длинные перья сказочного павлина. Они сплываются в трепещущую пурпурную полосу, изгибаются в извилистую ленту, раскрашенную во все цвета радуги, растекаются в розовые, зелёные и малиновые пятна.

Луна пожелтела, а море стало совсем чёрным. Яркие пятна над ним поблекли и южная часть небосвода начала окрашиваться в медно–зелёный цвет. Луна высоко поднялась над горизонтом. Свет её посеребрил море, и зрелище сделалось ещё более захватывающим. Но вот луна подёрнулась зеленоватой дымкой, и вокруг неё зажёгся золотистый венец.

Картины игры теней, света и туманов, одна прекраснее другой, сменяются, как в калейдоскопе.

Суровая красота Севера!

Здесь заканчивает свой неудержимый бег могучая и полноводная сибирская река Обь. Жадно поглощает её ненасытный и ещё более могущественный океан, растворяет в себе до последней капли.

Здесь, достигнув предела, остановится течение моей реки–жизни, сольётся с окружающим неласковым, но величественно–спокойным миром, суровым, но прекрасным.

Короток полярный день. Скоро он угаснет совсем.

За мысом Поёлава вспыхнет солнце напослед снопом искр, и затухая, медленно опустится за неровную линию горизонта, вычерченную верхушками карликовых берёзок, худосочных ёлок и густого тальника. Над белым безмолвием тундры на целых полгода повиснет арктическая ночь.