— Я рад этому, — сказал кузнец, — потому что наши друзья в последнее время несколько стали отбиваться от рук и говорят…
— Что они говорят?
— Они говорят, что, правда, вы изгнали бандитов и обуздали баронов, и установили честное правосудие…
— Не довольно ли этого чуда для каких-нибудь двух или трех месяцев времени?
— Да, но они говорят, что этого было бы более, чем достаточно для какого-нибудь нобиля; но вы, возвысившись из народа и имея такие таланты и т. д., могли бы сделать больше. Уже три недели прошло с тех пор, как у них нет ничего нового, о чем бы потолковать. Но казнь Орсини сегодня несколько их позабавит.
— Хорошо, Чекко, хорошо, — сказал трибун, вставая, — у них скоро будет пища. Так ты думаешь, что они любят меня не совсем так, как любили три недели тому назад?
— Я не говорю этого, — отвечал Чекко, — но мы, римляне — нетерпеливый народ.
— К несчастью, да, — заметил трибун.
— Однако же они, без сомнения, будут довольно крепко к вам привязаны, лишь бы, трибун, вы не облагали их никакими новыми податями.
— Вот что! Но если бы для свободы было необходимо сражаться, а для войны понадобились бы солдаты, которым, конечно, следовало бы платить, то неужели народ не пожертвовал бы что-нибудь для своей собственной свободы, для справедливых законов и для безопасности жизни?
— Не знаю, — отвечал кузнец, почесывая затылок, словно несколько затрудняясь с ответом, — знаю только то, что бедные люди не хотят быть чересчур обременены налогами. Они говорят, что им с вами лучше, нежели с баронами, и потому они любят вас. Но рабочие, трибун, бедные люди с семействами должны заботиться о своих желудках. Только один человек из десяти имеет дело с судом. Только одного человека из двадцати убивают разбойники какого-нибудь барону но всякий ест и пьет, и чувствует тяжесть подати.
— Не может быть, чтобы ты так рассуждал, Чекко, — сказал Риенцо.
— Трибун, я честный человек, но я должен кормить большое семейство.
— Довольно, довольно, — сказал трибун с живостью, и задумчиво прибавил, обращаясь к себе самому, но громко:
— Мне кажется, мы были слишком расточительны. Эти зрелища должны кончиться.
— Как, — вскричал Чекко, — как, трибун? Вы хотите отказать бедным людям в празднике? Они работают довольно много, и их единственное удовольствие состоит в том, чтобы видеть ваши прекрасные зрелища и процессии, они возвращаются с них домой и говорят: смотрите, наш-то побил всех баронов. Какое у него великолепие!
— Так они не осуждают моего блеска?
— Осуждают? Нет, без него они стыдились бы за вас и считали бы buono stato негодной тряпкой.
— Ты говоришь резко, Чекко, но может быть благоразумно, да сохранят тебя святые! Не забудь, что я тебе сказал!
— Не забуду. Доброго вечера, трибун.
ebooksa