Кола ди Риенцо, последний римский трибун

— Да, ты говорила, но не было ли чего-нибудь примечательного в одежде синьоры ди Габрини?

— Я уже сказала тебе: синий плащ, какие редко я видала, вышитый серебром.

— На нем вышиты звезды, серебряные звезды, с солнцем в середине? — вскричал Адриан.

— Да!

— Увы! Это герб семьи трибуна! Я помню, как я хвалил этот плащ в первый день, когда она надела его, — день, когда мы были обручены! — И Адриан тотчас угадал тайное чувство, заставившее Ирену так тщательно сохранить одежду, столь дорогую по этому воспоминанию.

— Тебе больше ничего не известно об этих дамах?

— Ничего.

— Так это ты узнал, негодяй? — вскричал Адриан.

— Терпение. Я поведу вас от следа к следу, от одного звена к другому, для того, чтобы заслужить свою награду. Идите за мной, синьор.

И беккини, через разные переулки и улицы, пришел к другому дому, не столь большому и великолепному. Опять он трижды стукнул в дверь, и на этот зов вышел дряхлый, совсем слабый старик, которого, казалось, смерть не хотела поразить из презрения.

— Синьор Астужио, — сказал беккини, — извини меня, но я говорил тебе, что, может быть, опять тебя побеспокою Этому господину нужно знать то, что часто лучше бывает не знать; но это не мое дело. Не приходила ли в этот дом одна молодая и прекрасная женщина с темными волосами, с тонким станом, три дня тому назад, с первыми признаками заразы?

— Да. Ты это знаешь довольно хорошо, и даже знаешь более, именно, что она умерла два дня тому назад: с нею скоро было покончено, скорее, чем с большей частью!

— Было на ней надето что-либо особенно заметное?

— Было, несносный человек; синий плащ с серебряными звездами.

— Не имеешь ли ты каких-нибудь догадок относительно ее прежних обстоятельств?

— Нет, кроме того, что она много бредила о монастыре Санта-Мария де Пацци, о святотатстве…

— Довольны ли вы, синьор? — спросил могильщик с торжествующим видом, обращаясь к Адриану. — Но нет, я еще более удовлетворю твое, если в вас достанет храбрости. Хотите вы идти за мной?

— Я понимаю тебя; веди. Храбрость! Чего теперь мне бояться на земле?

Проводник повернулся к Адриану, лицо которого было спокойно и решительно в отчаянии.

— Прекрасный синьор, — сказал он с некоторым оттенком сострадания, — ты в самом деле хочешь убедиться собственными своими глазами и сердцем? Это зрелище может устрашить, а зараза погубить тебя, если смерть еще не написала на тебе «мой»…