— Ты куда, сорожка, накопытилась? А? Вот ужо юбчонку-то задеру, да так всыплю! — большое продолговатое лицо старухи сморщилось в доброй улыбке. — Проходите, сукины дети, да раскумекайте старой колоде: куды в экую рань потопали?
— К тебе, бабушка, — Вера хотела еще что-то сказать, но запнулась, застеснялась.
Бабка Дарья нахмурилась и воинственно насторожилась.
— Чо, поди, выгнал?
— Сама ушла… Не могу больше…
— Знаю, девка, все знаю… Кумуха-черемуха затрясла бы твово отца, — старуха тяжело вздохнула и замолчала.
В наступившей тишине весело потрескивали в печке дрова. Вдруг чугунок буйно расшумелся, забулькал.
— Раз пришла, бери ухват, а ты, Петька, наколи дров в избу и баню.
Вера с Петром весело переглянулись и взялись каждый за свое дело.
Завтракали молча. У бабки Дарьи только после пятого стакана густого горячего чая показались бисеринки пота на низком лбу. Утерев раскрасневшееся лицо, она сурово взглянула сначала на внучку, потом на Петра.
— Раз уж поп сдох, дык возьмите бумагу в сельсовете, что по закону женитесь… Знамо дело, у любви стыда не бывает, потому и упреждаю наперед, что без бумаги придете — выгоню, так и знайте… Свадьбу сыграем или в покров, или в михайлов день. Бог простит вас, у одного нет отца, у другой — матери. А мне уж по пути грешить, кумуха-черемуха с ним, с грехом-то.
После завтрака старуха долго стояла перед иконами, о чем-то упрашивала пресвятую деву-богородицу, Николу-чудотворца и еще каких-то божественных чинов. Помолившись, старуха сердито буркнула:
— Валите в сельсовет, а потом заверните домой. Дадут что, берите, не дадут, не надо — сами наживете, кумуха-черемуха обласкай вас.
Утром Петр зашел в контору.
Увидев его, Алексей Алганаич сердито мотнул головой и отчужденно посмотрел своими узкими пронзительными глазами.
— Ты что это кулаками размахался? — с едва заметным акцентом спросил Батыев.
Сидевший у двери Егор Лисин вскочил с табуретки.
— Мотри, шшанок, чо сделал! Не миновать те тюрьмы! Кулюган несчастный! — с визгом выпалил он, показывая на окровавленные усы и рубаху.
— Тише, товарищ Лисин, не надо волноваться. Давай спокойно разберемся, мы же мужчины, зачем кричать.
— Поневоле заревешь, когда всю морду расхлестал. Хошь бы было за что.