Он сел верхом на повернутый венский стул и, обращаясь к нам, спросил с комической серьезностью:
— Ну, где же это, господа, видно, чтоб люди, обладающие такими огромными капиталами, как мы, — и вдруг ложились спать с пустым желудком?!
Рейнгардт пробурчал:
— Да еще после такой работы.
— Да, работа была недурна…
— А все-таки придется заснуть голодными.
Поразительно! После этих волнений, после этих часов безумного риска, этого налета на вагон, этих острых, напряженных переживаний я не испытывал ни тревог, ни трепета.
В этой таинственной квартире, среди двух других отчаянных и решительных людей я сразу ощутил сладкое и завидное успокоение. Никогда еще я не был так глубоко уверен в своей полной безопасности, как в эту ночь. И я заснул, как убитый.
…Все изменяет утренний свет. Когда я открыл глаза, осмотрел комнату, обвел взглядом ее странную, нежилую, беспорядочную обстановку, мне показалось, что все мы здесь собрались случайно, ненадолго, чтоб потом искать нового убежища и нового, тоже временного жилья.
Все было обыкновенно и знакомо так, будто я уже бывал здесь много раз и провел под этой крышей, в этом доме не один день. Но был здесь предмет, поразивший меня, несмотря на всю свою незамысловатость.
В дальнем углу валялся полевой телефон с фоническим вызовом. Боже мой, сколько лет я держал его в руках на войне, сколько раз я слышал чрез него роковые и грозные приказы, ведшие меня на неизбежную, неминуемую смерть! Такой близкий, такой знакомый, такой привычный для меня аппарат!
Но здесь, в комнате, в городской обстановке, среди общей тишины этот телефон казался мне одновременно бессмыслицей, ненужностью и тайной.
Я подошел к нему, поднял, повертел в руках и в ту же минуту услышал за своей спиной голос Трофимова:
— Ни-ни-ни! Оставьте…
— В чем дело?
Трофимов загадочно и торжественно взглянул на меня:
— Ага, любопытно?
— Что ж тут любопытного… полевой телефон!..
Я улыбнулся.
— Полевой-то он полевой… Да только через него большевикам придется с нами жестоко повозиться.