– Какой прикажете, капитан?
– Первый попавшийся под руку, может быть, вам и посчастливится.
Шотландский флаг был тотчас спущен, и вместо него взвился сардинский. Неизвестный корабль молчал по-прежнему.
– Понимаем, – сказал капитан, – видно, король Георг живет в дружбе и согласии с королем Кипрским и Иерусалимским. Зачем нам их ссорить? Поднимите-ка, Вальтер, американский флаг да укрепите его холостым выстрелом.
Прежний маневр был повторен: сардинский флаг спустился, и американские звезды под грохот пушечного выстрела медленно поднялись к небу.
Случилось то, что капитан и предвидел: как только этот мятежнический флаг нагло распустился по воздуху, неизвестный корабль сбросил с себя таинственность и поднял флаг Великобритании. В ту же минуту облако дыма вырвалось из его борта и ядро, несколько раз отрикошетив по волнам, погрузилось в воду, не долетев около сотни футов до фрегата.
– Велите бить сбор, лейтенант! – вскричал капитан. – Мы угадали. Ребята, – продолжил он, обращаясь к экипажу, – ура Америке! Смерть Англии!
Матросы ответили ему единодушным «Ура!», и на английском бриге послышалась команда: «Койки долой!» Барабанщик на фрегате тотчас ответил тем же, и все приготовились к бою, канониры бросились к пушкам и на реи. Капитан остался на баке, играя со своим рупором – символом власти на корабле, подлинным морским скипетром, который командир судна во время бури или сражения всегда держит в руке.
Между тем роли переменились: теперь уже английский корабль притворялся спокойным. Как только они сблизились на пушечный выстрел, длинное облако дыма взвилось по всей длине брига, послышался грохот, подобный грому, но чугунные ядра, отправленные сгоряча, не сумели преодолеть расстояние между кораблями и попáдали сбоку от фрегата, причинив ему так же мало вреда, как град, гонимый ветром, причиняет вред крепкой кровле. Фрегат, не удостоив ответом эту преждевременную атаку, молча и спокойно шел вперед, поворачивая к ветру, чтобы скорее сблизиться с неприятелем.
В это время капитан обернулся, чтобы бросить последний взгляд на свой корабль, и с удивлением увидел новое лицо, которое появилось на сцене в эту страшную, торжественную минуту.
То был молодой человек лет двадцати двух-двадцати трех, с бледным и печальным лицом, одетый просто, но изящно, капитан прежде не замечал его у себя на корабле. Он стоял, прислонившись к фок-мачте, сложив руки на груди, и меланхолично посматривал на английский бриг, который шел на всех парусах. Непоказное спокойствие в такую минуту, и притом в человеке не военном, удивило капитана. Тут только вспомнил он о государственном преступнике, которого граф д’Оре привез к нему на корабль в последнюю ночь его стоянки в порту Пор-Луи.
– Кто позволил вам выйти на палубу? – спросил капитан, смягчая свой голос так, что трудно было разобрать: обычный это вопрос или упрек.
– Никто, капитан, – спокойно ответил пленник. – Но я подумал, что в такой ситуации вы не станете слишком строго исполнять приказание, данное вам насчет меня.
– Разве вы забыли, что вам запрещено общаться с экипажем?
– А я не для этого пришел сюда. Мне просто интересно, не вздумается ли какому-нибудь ядру унести меня с собой.
– Это легко может случиться, если вы будете стоять на таком опасном месте. Ступайте-ка лучше в трюм!
– Позвольте вас спросить, капитан, я должен принимать это как совет или как приказание?
– Как вам угодно.
– В таком случае благодарю вас. Я останусь здесь.
В эту минуту раздался страшный грохот: корабли были уже на расстоянии в три четверти пушечного выстрела друг от друга, и потому весь чугунный ураган пронесся по палубе и сквозь паруса «Индианки»; послышались стоны и приглушенные крики нескольких человек. Капитан в это время смотрел на своего пленника: ядро пролетело в двух футах над его головой и вырвало кусок фок-зейля, у которого он теперь стоял, но, несмотря на смертельную опасность, молодой человек остался по-прежнему спокоен, как будто ангел-истребитель и не пахнул ему в лицо своим крылом. Капитан разбирался в людях, и ему достаточно было увидеть один этот поступок, чтобы понять, что за человек перед ним.