– И вот почему она стремится держать подальше от него Эммануила и Маргариту, уверяя, будто отец не хочет их видеть.
– Бедная сестренка! – сказал Поль с выражением удивительной нежности на лице. – Как она может принуждать ее выйти за этого низкого человека, Лектура!
– Да, но этот низкий человек увезет Маргариту в Париж, Эммануилу поможет стать командиром драгунского полка, и тогда маркизе нечего уже будет бояться своих детей. Тайна ее останется между двумя стариками, которые завтра… даже нынче ночью… могут умереть, а могила безмолвна.
– Но я, я!
– Вы? Никто даже не знал, живы ли вы: пятнадцать лет, с тех пор как вы убежали из Селькирка, о вас ничего не было известно. И разве не могло случиться, что какое-нибудь обстоятельство помешало бы вам приехать сюда? О, она вас не забыла… но она надеется…
– Ашар, неужели ты думаешь, что моя мать?..
– Виноват, ваша правда, – сказал Ашар. – Нет, я ничего не думаю, это я так, забудьте…
– Да-да, поговорим лучше о тебе, об отце.
– Вы догадались, конечно, что последняя воля его была в точности исполнена. Фильд через три дня после дуэли приехал за вами. С тех пор прошел двадцать один год и я каждый день молил Бога, чтобы вы в назначенный день пришли ко мне, в мой дом. И вот вы здесь, и он ожил в вас… Я снова его вижу, говорю с ним…
– А тогда – он точно был мертв? Не вздохнул?.. Без малейшей надежды?..
– Нет, надежды не было никакой… Я принес его сюда… положил вот на эту постель, где вы родились, запер дверь, чтобы никто не вошел в дом, и сам пошел рыть могилу. Возвращался я с трепещущим сердцем: мне казалось, что во время моего отсутствия… хотя это было бы чудом… жизнь возвратилась, что он приподнимется на постели и заговорит со мной. Я вошел сюда… чуда не произошло! Он был мертв!
Старик, взволнованный воспоминаниями, на несколько минут замолчал, только слезы текли по его темному, покрытому морщинами лицу.
– Ты отдал ему последний долг? – спросил Поль, рыдая. – Благородный человек, дай мне поцеловать руки, которые предали земле тело моего отца. И ты был верен его могиле, как верен был ему при жизни? И ты двадцать лет стерег его прах, ты не отходил от него, чтобы хоть слезы верного слуги падали на его безвестную могилу? О, как ты великодушен! Благослови меня, – попросил Поль, падая на колени, – ведь отец уже не сможет благословить меня…
– Ты слишком меня хвалишь, – растроганно сказал старик. – Я не сделал ничего особенного… Смерть твоего отца была для меня страшным ударом. Тут только я увидел, как мало места человек занимает на земле, как быстро исчезает он. Отец твой был молод, мужествен, последний потомок древнего рода. Какая жизнь перед ним открывалась!.. У него были родственники… приятели… И вдруг он исчез, как будто земля его поглотила. Не знаю, искали ли его следы чьи-нибудь заплаканные глаза, знаю только, что уже двадцать один год с тех пор, как он умер, и никто не приходил на его могилу, никто не знает, что он лежит там, где трава гуще и зеленее. А человек, надменный безумец, думает, что он что-нибудь значит!
– Неужели мать никогда не приходила на его могилу?
Старик промолчал.
– По крайней мере, теперь мы двое будем знать это место, – продолжал Поль. – Пойдем, покажи мне его. Клянусь, я буду приходить сюда всякий раз, как мой корабль бросит якорь у берегов Франции.
При этих словах он повлек Ашара в другую комнату, но тут они услышали скрип входной двери, и Поль обернулся. То была Маргарита со своим слугой.
– Моя сестра! Я еще не верю, что это моя сестра, Ашар. Оставь нас на минуту одних, мне надо поговорить с ней… Я сообщу ей такие вести, что она, по крайней мере сегодня, проведет счастливую ночь. Надо уметь сострадать тем, кто не спит и плачет!
– Не забудьте, – сказал Ашар, – что тайна, которую я вам открыл, не только ваша, она принадлежит и вашей матери.