И, действительно, он там ожидал. Буквально через час мы уже были на летном поле, где угрюмо стоял списанный Ту-154. По-моему, у него не было даже крыльев и хвоста. Кстати, забыл сказать, что установилась жара градусов 30—35. Поэтому внутри салона было только лишь чуть легче, чем в аду.
Режиссер был бородат, кудлат, очкат (или очков?) и преувеличенно оптимистичен. В наши дни из него бы получился заправский вейпер и веган на самокате.
– Это все ненадолго! – сообщил он собравшимся таким высоким петушиным голосом, что сразу захотелось ему поверить. – Возможно, на час-два. Мы снимаем всего три сцены. Итак, сцена первая: по салону прошел слух, что самолет захватили террористы. Но на самом деле террористов нет. Они как бы есть, и их как бы нет. Все элементарно. И вот вы должны перешептываться. А последняя пассажирка упадет в обморок.
– Ну, что тут не понять, – отозвались из толпы. – Как бы есть и как бы нету. Проще простого.
Всех рассадили по местам, а я удостоился места у прохода, как очень фактурный (в то время у меня были кудри не хуже пушкинских).
– Перешептывайтесь! – хлопнул в ладони режиссер.
Ну, перешептываться – дело несложное. Честно говоря, это не мешки ворочать. И все начали это делать.
До этого я думал, что у оператора для равномерного движения должно быть какое-то специальное оборудование, рельсы, что ли, и на них тележка. Все оказалось проще и печальнее – режиссер тупо толкал оператора в спину с постоянным ускорением, а оператор бежал по салону.
Сняли первый дубль. И тут в режиссере проснулся Станиславский.
– Где драматизм? – возопил он. – Где ужас в глазах? Кто так перешептывается? Вы как будто цены на семечки обсуждаете! Представьте только этот кошмар, этот армагеддон – террористы на борту. Вот вы, молодой человек, – обратился он ко мне, – вы вообще должны от избытка чувств перегнуться через проход и сообщить эту новость соседям! Я так вижу мизансцену! Все по новой!
Сняли еще один дубль, потом третий и четвертый. Дубля после шестого режиссер махнул рукой, решив, что сойдет и так.
– Вторая мизансцена, – явно входя во вкус власти над толпой, торжественно объявил режиссер. – Один из персонажей бросает через весь салон пистолет (зачем, он опять-таки не объяснил). Пистолет летит по параболе и вы все его провожаете глазами. Затем он падает на колени той же героине и она снова в обмороке.
Все напряглись и стали ждать, пока бросят пистолет.
– Забыл добавить, – заторопился режиссер. – Пистолет тоже воображаемый. И парабола воображаемая. Но испуг должен быть настоящий.
Если бы в этот момент в салон заглянул посторонний, он решил бы, что мы репетируем пьесу абсурда Ионеско или Беккета.
– Кидаем! – закричал режиссер. – То есть как бы кидаем! Начинаем следить!
Все послушно замотали головами.
– Вот же она! – занервничал бородач. – Воображаемая траектория! А вы куда смотрите??? Вообще куда-то в иллюминатор! Все по новой, никуда не годится!
Пересняли. Меж тем в самолете стало так душно и горячо, как в турецком хамаме. Дети стали робко плакать. Ни еды, ни воды никто не предлагал. Появилось полное ощущение, что мы действительно в заложниках у безумцев.
Пошел четвертый или пятый час съемок. Народ начал активно проявлять недовольство.
ebooksa